Жорж Санд - Даниелла
Когда служба кончилась, мы, не сказав ни слова священнику, взяли в ризнице законное свидетельство и вышли с Даниеллой из церкви. Фелипоне пошел домой, не желая давать огласки участию, принятому им в нашей свадьбе; пока мы наскоро изъявляли ему свою благодарность, Тарталья уже исчез, как сновидение.
Едва только мы с женой показались на улице, как одна за другой до двадцати кумушек стали подходить к нам с расспросами. Через четверть часа по всему Фраскати разнеслась молва о том, что мы как следует обвенчаны. Мы забавлялись тем, что извещали об этом каждую сплетницу на ухо, прося ее держать это втайне: это было лучшее средство огласить наш брак.
Прежде всего пошли мы сообщить это известие обитателям виллы Пикколомини. По дороге мы встретили тетку Мариуччию, которая от радости заплакала, но изъявила некоторое опасение.
— Вы нажили себе преопасного врага в нашем священнике, — сказала она. — Он не злой человек, но будет сердиться, что вы так пренебрегли его властью. Да еще Бог знает, зачем к лорду Б… приехал какой-то чужестранный священник, который, я думаю, еще и теперь там сидит. Он весь в черном, такой страшный; право, не ходите в Пикколомини, пока он не уехал оттуда.
Но угрозы Мариуччии уже не могли испугать меня. Будучи законно обвенчан с Даниеллой, я чувствовал себя таким сильным и вольным человеком, как будто обладал вселенной. Мы прошли в калитку и увидели лорда Б…, медленно ходившего по stradone с каким-то священником.
Они были обращены к нам спиной. Я хотел идти прямо к ним, но Даниелла остановила меня, заметив, что сначала нужно сходить поздороваться с леди Гэрриет.
— Не знаю, отчего этот черный человек наводит на меня такой страх, — сказала она; — спросим миледи, не для нас ли он сюда приехал, в таком случае не покажемся ему. Пойдем скорее, не то он повернет в нашу сторону.
Но было уже поздно: гуляющие повернулись, и священник, в походку которого я все вглядывался, обернулся ко мне лицом. То был аббат Вальрег.
Я побежал к нему, обнял его, потом подвел к изумленной Даниелле и сказал, как фраскатанскому священнику:
— Вот моя жена!
— Жена, жена! — сказал он, гораздо более благосклоннее, нежели я ожидал. — Это еще не решено!
— Решено и подписано! — отвечал я. — Мы сейчас только вышли из церкви, где нас обвенчали.
— Обвенчали?.. Обвенчали без моего согласия? Когда я сам написал здешнему священнику, что я противлюсь… О! Теперь я вижу, что все идет по-чертовски в этой священной земле! Теперь мне еще досаднее, зачем я сюда приехал? Если бы меня здесь и не было, вышло бы не хуже?
— Так это вы ради меня сюда приехали?
— А то ради кого же? Не думаешь ли ты, что я тоже охотник тратить время и деньги по дорогам?
— В этом поступке я вижу сильное доказательство вашего расположения, которое несказанно радует меня. Да, да, мой милый старичок!.. — И, назвав его так, как бывало называл в детстве, я опять обнял его почти насильно… — Да, да, этот день будет лучшим днем в моей жизни, по «ее» и по вашей милости, потому что вы здесь!
— Вот так! — произнес он полусмеясь, полуворча. — Я явился сюда с тем, чтобы проклинать тебя, а ты находишь, что все очень мило, очень смешно и забавно!
— Нет, нет, я нахожу, что это так великодушно с вашей стороны, что люблю вас теперь в тысячу раз более прежнего.
— То есть это значит, что, полюбив меня в тысячу раз более, с тех пор как ты меня ослушался и поступил со мной, как со старой куклой, я должен ожидать впоследствии умножения твоей привязанности в том же смысле. Это утешительно!
Я не мешал излиянию его неудовольствия. Лорд Б… увел Даниеллу к жене своей, а мы ходили большими шагами взад и вперед по stradone; я следовал за дядей, как ребенок. Досада его могла бы очень рассмешить меня, если бы я из опасения слишком серьезно огорчить его, не находился в постоянном ожидании более грозной вспышки. Но этой вспышки не последовало, чему я очень удивился, зная что аббат Вальрег, хотя и не был мстителен, однако очень упорно ссорился с теми, кого называл неблагодарным.
Он довольствовался тем, что поворчал на меня около часа, задавал мне вопросы, не слушая ответов, тут же упрекал, что я не отвечаю ему, и придирался к излияниям моей привязанности, чтобы сердиться еще более; потом вдруг смягчился до добродушия и принялся с новым рвением, по-моему опять-таки без всякой справедливости, — потому что мнения наши постоянно расходятся, — порицать меня за все, что, по моему убеждению, я сделал хорошего, и отзывался очень легко о том, чего, к сожалению, я не мог избежать. Например, он находил, что я прав, пренебрегши его волей, потому что он не имел законного права располагать мною.
— Всякий хлопочет о себе, — говорил он. — Так все идет на свете, иначе и быть не может. Ты знал, что я скажу нет, и поторопился все кончить. За это я не сержусь на тебя: всякий сделал бы то же на твоем месте. Но что бесконечно глупо и безрассудно, так это то, что ты отказался от богатой наследницы, чтобы жениться на беднейшей девушке; ведь я знаю все твои дела: я говорил с этим англичанином, который кажется мне очень хорошим человеком, хотя говорит очень странно. Слово за словом, я таки вытянул из него все, что мне было нужно. Я ведь еще не такой разиня, как ты думаешь, и тотчас увидел, что ты здесь ничего не наделал, кроме глупостей. У тебя свой взгляд на вещи! Ты воображаешь, что деньги так и посыплются с. твоей кисти. А я думаю, что когда пойдут у тебя дети, так и нечего будет грызть, а ты всегда будешь рохлей, так что, сколько бы я ни накопил по копеечкам тебе денег, тебе все будет мало. Вот хоть теперь, уж какое приятное путешествие заставил ты меня предпринять! Оно будет стоить мне, по меньшей мере, пятидесяти франков моих собственных денег! Хорошо еще, что наш епископ заплатил мои прогоны, потому что дал мне поручение к другу своему, кардиналу Антонелли. Если бы не так, я бы вынужден был истратить свой годовой оклад. Правда и то, что и не поехал бы тогда!.. Конечно бы, не поехал!
Ворча таким образом, дядя сказал мне, что уже четыре дня назад он приехал в Рим, за это время исполнил возложенное на него поручение и испросил у монсиньора Антонелли отпущение моих грехов.
— Слухи носятся, — продолжал он, — что ты занимаешься тем, что плюешь на иконы и носишь при себе масонские знаки?
— Ведь вы этому, конечно, не поверили?
— Нет, не поверил, и даже поклялся в этом; я сказал под присягой, что тебе никогда и в голову не приходило ругаться над образами, О масонском знаке ты сам мне писал, что не понимаешь, в чем дело: так и в этом тоже я поручился за тебя. Они было немножко поломались, не хотели выпускать дела из рук; но, как видно, я привез им добрые вести от епископа, или он в своих письмах отозвался обо мне с хорошей стороны; притом же я настойчив и не побоюсь разговаривать ни с какой духовной особой, — так что я переупрямил всех. Ты свободен; закладные деньги будут возвращены твоему англичанину, который, кажется, сделал для тебя более, чем ты стоишь. Если ты не наживешь себе еще врагов в этом краю, то можешь скопить кое-какие деньжонки.
