Пенелопа Уильямсон - Сердце Запада
Кайл продолжал держать руки разведенными в стороны, но сощурил бледные глаза и стиснул зубы. Однако его голос оставался спокойным:
– Но-но, мэм, будьте разумны. Суд же определил, что право на владение этим участком земли остается спорным вопросом между «Четырьми вальтами» и «Ревущим Р» и, пока не принято окончательное решение, у нас имеется разрешение на продолжение вырубки.
– Ваш суд и ваш судья.
– Закон есть закон. Однако мы оба знаем, что если бы вы согласились принять щедрое предложение «Четырех вальтов» и отказались от сомнительных притязаний на участок, то всесудебные дела прекратились бы. – Кайл то и дело бросал косые взгляды на Рафферти и наконец больше не смог выносить неизвестности. — А это что за дьявол?
Седло Рафферти скрипнуло, когда тот наклонился вперед. Зак положил левую руку на луку, но правой по прежнему держал кольт, нацеленный на Мика.
– Тот самый дьявол, которому принадлежит «Ревущий Р».
Персиваль Кайл повернул удивленное лицо к Клементине.
– Я думал, владелица ранчо — вы.
– Так и есть. – Она развернула лошадь и, ткнув каблуками в бока, пустила ее рысью, оставив Рафферти право выбора – следовать за ней или нет.
* * * * *
Ниже по склону оврага, скрывшись за сосновой порослью, маршал Дрю Скалли наблюдал за стычкой между миссис Маккуин и мужчинами из «Четырех вальтов». Он держал револьвер под рукой, готовый вмешаться, однако испытал облегчение, когда встревать не потребовалось.
Скалли не хотел, чтобы кто-то знал о его присутствии здесь. А особенно не хотел, чтобы кто-то стал свидетелем того, что он собирался сделать.
Убедившись, что за ним не следят, маршал спустился к новой речке, бегущей через глубокий овраг. С перекинутой через плечо седельной сумкой Скалли, полусогнувшись, пошел вдоль течения, разглядывая раскиданные по берегам и выступающие из потока валуны. Их принесла с окружающих склонов и холмов талая и дождевая вода. Время от времени Дрю наклонялся, поднимал камень, разглядывал и бросал обратно. Наконец один из булыжников настолько привлек внимание маршала, что он вставил в глаз монокль, чтобы внимательно изучить породу.
Скалли стер с образца грязь и песок, снова вгляделся, и уголок его рта приподнялся в улыбке. Он продолжал поглаживать находку большим пальцем даже после того, как позволил висящему на шнурке моноклю упасть и повиснуть на шее, а улыбка давно погасла.
Дрю посмотрел вверх на склон оврага и начал карабкаться туда, следуя против течения стекающего ручейка.
Примерно на полпути по скользкой крутизне на сырой земле обнаружилась россыпь булыжников. На поясе у Дрю были закреплены молот и «бычий член», и Скалли воспользовался инструментами, чтобы отколоть от одного из камней кусок размером с кулак.
Дрю сунул образец в седельную сумку и быстро начал спускаться по склону оврага к сосновнику и спрятанной там лошади. Лишь на мгновение, не больше чем на пару секунд, солнечный луч прорвался сквозь заслон из туч и отразился от семиконечной жестяной звезды на груди маршала.
ГЛАВА 31
Нож пролетел по воздуху и, ударившись рукояткой о стену, со звоном упал на пол.
– Проклятье!
Эрлан Ву воткнула еще один гребень в гладкий черный пучок волос, не обращая внимания ни на мелькнувший рядом нож, ни на дикий, яростный рев мужчины. Но вздрогнула мгновение спустя, услышав хруст раздавленного тяжелым сапогом дерева.
«Милостивые Боги! Сначала он кидает нож в стену, а теперь ломает красивую карусель, которую вырезал целый месяц». Эрлан глубоко вдохнула и на мгновение закрыла глаза, напоминая себе, что женщина должна всегда стремиться проявлять добродетельное терпение.
Она отвернулась от зеркала и посмотрела через маленькую спальню на мужчину, с которым жила. Большую часть времени ее анчинтэ чурен был самим собой, милым и ласковым. Но случались дни, когда его дурное настроение хлестало, словно драконий хвост.
Эрлан чувствовала, как теплая и нежная любовь к нему растет и крепнет в ее сердце. Джере пытался и пытается, и она знала, что все это ради нее. Соскользнувший нож оставил на его пальцах немало шрамов, а стена изобиловала множеством отметин, полученных, когда исчерпывалось его терпение, но он старался.
В этот момент Джере так повернул голову, что оказался к ней лицом, хотя Эрлан молчала и не шевелилась, только дышала. Он часто так делал, и китаянка думала, что любимый способен видеть ее сердцем. Они больше не были двумя отдельными людьми, а срослись в единое целое.
– Я забываю, Лили, – сказал он. – Забываю, как что выглядит. Даже ты. Твой голос, ощущение твоих волос, чистый и сладкий запах твоего тела — они высечены в моем сердце. Но не твое лицо. Я пытаюсь мысленно вставить его в черный океан, но вижу черты размытыми, будто в мутном зеркале.
Она опустилась на колени рядом с его стулом и подняла одну из деревянных лошадок от раздавленной карусели. Любящий взгляд Эрлан двинулся от неровных рубцов, где раньше находились глаза, по широким плоским скулам к мощной, сильной шее, возвышавшейся над распахнутым воротником полотняной рубашки. Эрлан увидела, как он сглотнул.
Она обернула покрытые шрамами и кровоточащие пальцы Джере вокруг лошадки.
– Чувствуешь, как ветер струит ее хвост, как высоко подскакивают копыта? Разве ты не ощущаешь, что у тебя хорошо получается?
– У меня никогда не будет получаться так же хорошо, как раньше.
– Будет еще лучше. Много лучше.
Джере нахмурился, но ничего не сказал.
– В Китае сегодня проходит фестиваль Чистого Блеска. В этот день мы сао му — подметаем могилы предков и делаем подношения. Мы с Сэмюэлом хотели бы, чтобы ты пошел с нами на могилу его отца отдать дань уважения.
Скалли сидел неподвижно, и в тишине комнаты Эрлан слышала хлюпанье и чавканье колес телеги, пробирающейся по грязной дороге, и отдаленное громыхание грома. В спальне, представляющей собой пристройку к лачуге, в которой миссис Ву устроила прачечную, всегда пахло как сейчас — мылом, крахмалом и паром.
Джере нащупал ее губы и пальцами нежно провел по ним.
– Не то чтобы я не хотел пойти с тобой и Сэмюэлом, понимаешь. Просто...
Эрлан лизнула его пальцы, пробуя на вкус.
– Понимаю.
Вместо глаз у Джере остались лишь страшные рубцы, на которые глазели люди. И хотя он не мог видеть любопытных, она знала, что он чувствовал на себе их взгляды. И также знала, что больше всего Джере ненавидел стыд, который испытывал, когда его куда-то вели. «Как чертова мопса на поводке», – частенько ворчал мужчина.
