Жаклин Брискин - Все и немного больше
Под сенью роскошных дубов стояла заброшенная хижина. Стены ее облупились, кое-где остались следы штукатурки и побелки. Черепица на крыше почти вся была сорвана. Никто не знал, когда построили эту хижину, но скорее всего она не была столь древней, как казалось.
Это было убежище Сари, приют, где она лечила свои детские и отроческие раны. Она никого не приводила сюда до знакомства с Чарльзом.
Солнце вновь вышло из-за тучи. Мэрилин вначале не заметила дочери. Ее темная блузка и джинсы сливались с густой тенью, отбрасываемой вековыми дубами.
Сари подняла руку.
— А, вот ты где, — проговорила Мэрилин, вытирая пот со лба. Она села на землю рядом с Сари. — Уф я уже забыла, что представляет собой эта прогулка.
Сари улыбнулась и ничего не сказала.
Обычно Мэрилин расслаблялась в этом дочкином мирке. Но сегодня то, как спокойно восприняла Сари ее появление здесь, настораживало, если не сказать — пугало.
Глядя в небо, Мэрилин сказала:
— Сари, я хотела поговорить с тобой. Мы не говорили о Чарльзе с того времени, как он уехал…
Сари отодвинулась — всего на несколько дюймов.
Заметив это легкое проявление антагонизма, Мэрилин решилась взглянуть в лицо дочери. Однако ее глаза, до этого смотревшие в небо, увидели вместо лица лишь бледное пятно, окруженное темными кудрявыми волосами.
— Возможно, разговор как-то поможет.
— Он уехал, все позади. Тебе он никогда не нравился. — Это было сказано со сдержанной горечью.
— Я… я изменила свое мнение о нем.
— Мама, что толку?
То по очереди, то сливаясь, звучали их негромкие и такие похожие голоса. И эта беседа была не менее драматичной, чем та, которая имела место в отеле «Редженси».
Сейчас, присмотревшись к дочери, Мэрилин увидела, как заострились черты ее лица, а под глазами появились зеленоватые круги. Похоже, Джошуа был прав, подумала Мэрилин, устыдившись, что сама не заметила, как несчастна Сари.
— Сари, дорогая, дело не в Чарльзе. Он мне в самом деле нравится. Дело в Алфее — миссис Штольц.
— Ты пришла сюда, чтобы мне стало еще хуже? — Сари положила голову на колени.
Губы Мэрилин скривились, и она выпалила:
— Когда-то я сделала аборт. Это было много лет назад.
Сари вопросительно подняла голову.
— Ну а ты-то зачем это сделала? — тихо спросила она. — Из-за кино?
Неужели я похожа на маньячку, помешанную на карьере?
Или я так глубоко запрятала свою призрачную страсть к человеку, которого последний раз видела, еще до рождения дочери, что она, несмотря на всю тонкость натуры и интуицию, видит во мне монашенку, повенчавшуюся с камерой? Мэрилин прерывисто вздохнула.
— Я любила другого человека. Конечно, это было еще до того, как я встретила отца. — У нее снова дрогнул голос.
— Почему ты не вышла за него замуж?
— Помешала война… Но дело не в этом. Я не хотела этой операции, испытывала глубокое чувство вины и стыда из-за того, что не нашла в себе мужества оставить ребенка.
— Почему же ты все же это сделала?
— Так сказала бабушка… Но я всегда считала и считаю, что можно было спасти ребенка, будь я сильнее и мужественней… Сари, милая девочка, если ты беременна, мы что-нибудь придумаем.
Сари наклонила голову, и волосы закрыли ей лицо.
— Тебя это волнует? Ты беспокоишься, будет ли у меня ребенок?
— Папа считает, что, возможно, это так…
Наступило молчание. Прошумел в ветвях ветер, громко прокричала птица. Где-то гудели полчища комаров.
— Так ты беременна? — шепотом спросила Мэрилин.
Сари уставилась неподвижным взглядом в отдаленную точку.
— У меня небольшая задержка. И чувствую я себя неважно.
— Мы сходим к доктору, — решительно сказала Мэрилин.
Сари повернулась. Необычные, зеленоватые тени под глазами делали ее взгляд гипнотическим.
— Я схожу сама, — сказала Сари.
— Сари, я… Твой папа и я — мы хотим помочь тебе.
— Помочь сделать аборт?
— Надеюсь, я уже тебе объяснила. Восемнадцатое апреля тысяча девятьсот сорок третьего года — вот дата, которую я никогда не смогу забыть.
Сари задумалась, и лицо ее еще больше заострилось. Сейчас она очень напоминала Линка. Боже мой, какой узел, подумала Мэрилин. Какой ужасный, невообразимый клубок разматывается в течение всей моей жизни.
— Папа устроит шум… Ты ведь знаешь, как он ко мне относится, — сдавленным, дрожащим голосом проговорила Сари.
Слова дочери прозвучали, как плач по потерянной любви, как осознание полной безнадежности — и одновременно, как согласие на родительскую помощь. Мэрилин дотронулась до опущенных плеч Сари.
— Доченька, разве ты не заметила, что он стал посещать церковь? Он не оттолкнет тебя.
Новое облачко набежало на солнце. Сари наклонилась и поцеловала мать в щеку.
— А это я чем заслужила? — спросила Мэрилин.
— Это за то, что не стала говорить, что можно заставить Чарльза жениться на мне.
Мэрилин даже не подумала о возможности брака. Того, что второй бабушкой еще не рожденного ребенка станет Алфея, для нее уже было более чем достаточно.
65
В тот же день мать и дочь отправились в Беверли Хиллз. Кабинет доктора Дэша, гинеколога Мэрилин, который считался лучшим в городе, как и раньше, размещался в белокаменном здании на Бедфорд-драйв. (В этом же здании практиковал и психиатр — доктор Бухманн, к которому периодически обращалась за консультациями Рой.)
В богато обставленной приемной ожидали женщины, находящиеся на разных стадиях беременности. Хотя Сари не была записана на прием, сестра, чье имя значилось в списке лиц, которым Ферно слали рождественские открытки, незаметно провела ее в смотровой кабинет.
Сидя между двумя женщинами на последних месяцах беременности, Мэрилин спрятала лицо за журналом «Космополитэн». Она не читала. Ее душила элементарная, животная ненависть. Сжимая пальцами глянцевую обложку, она думала: я способна собственными руками задушить обоих — и Алфею, и Чарльза.
— Мисс Фэрберн? — Сестра с толстыми ногами поманила ее к себе. — Мисс Фэрберн, вас хочет видеть доктор.
Сидя за одним столом с Мэрилин и Сари, доктор зачитал результаты лабораторных анализов и сурово добавил, что, хотя он против прерывания беременности, если это не диктуется соображениями здоровья, тем не менее, учитывая анемичность и не по возрасту малый вес Сари, он предлагает им напрашивающийся выход.
В двадцать минут шестого мать и дочь покинули кабинет врача. Обе молчали. Под ярким предвечерним солнцем бледность Сари была особенно заметна. У Мэрилин тоже было расстроенное лицо, но ее глаза прятались за темными очками. В элегантных белых брюках, накинув на голову шарф, знаменитая Рейн Фэрберн сумела сохранить инкогнито, уподобившись вестсайдской матроне, сопровождающей отпрыска обслуживаемого ею семейства в магазин.
