Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 2
Где-то совсем рядом раздался кашель преторианца.
«О Немезида! Ну зачем я поставил часовых так близко? Ведь они мне совсем не нужны».
Ауриана задержала дыхание. Запах миртового масла, казалось, пропитал ее насквозь. К нему примешивался острый запах мужского пота. Она заставила свое тело расслабиться и обмякнуть, и они оба упали на мягкие подушки.
Руки Домициана стали бродить по ее телу, которое несмотря на некоторую худобу было на ощупь нежным и шелковистым. Его прикосновения отличались осторожностью и сдержанностью, но Ауриана чувствовала, что за этим скрывается ненасытная похоть, голод по женскому телу, который почему-то не мог найти до сих пор выхода. Лишь какой-то ничтожный шаг отделял эти чувства от взрыва, от проявления их в жестокой, свирепой форме. Она осознавала эту опасность и была наготове, как бдительный страж на посту, который следит за любыми подозрительными шорохами в темноте.
И вот медленными, нарочито ленивыми движениями Император стал стаскивать столу вниз, к ногам, обнажая ее грудь и живот. Ему, очевидно, не хотелось менять позу и заставлять ее раздеваться, поэтому он взял этот труд на себя. Увидев в ее глазах удивление, Домициан многозначительно улыбнулся.
В этот момент Ауриане вспомнились слова служанки о том, что эта вещь стоит ее веса в золоте. Теперь ткань трещала, словно простая тряпка.
— Это самый экстравагантный звук, который твои уши когда-либо слышали, — проговорил он одним дыханием. — Это звук, который мои жены могут слышать каждый день, если пожелают. Удовлетвори мою страсть — будешь жить в золотых комнатах, и у тебя будет множество служанок. Одна будет мыть твои ноги, другая подстригать ногти, третья будет сообщать время, четвертая сообщать, что прошло четверть часа, и все они будут сморкаться в шелковые платки.
Стола отлетела прочь, и она осталась в одной совершенно прозрачной нижней тунике, которую Домициан тоже нетерпеливо сорвал и бросил на пол. И вдруг он остановился. Ауриана была удивлена.
Последовала длинная пауза. Наконец, он заговорил.
— Я видел ветеранов, прослуживших двадцать лет, но и у них не было такого количества шрамов.
Его взгляд скользнул по следам ударов, оставивших темные рубцы на ее животе и бедрах. Это были воспоминания о вражеских мечах.
— Жаль, очень жаль, — сказал он, сокрушенно покачав головой. — Но у нас есть очень толковые врачи, которые смогут сделать их не такими заметными.
Он тут же, как бы спохватившись, перевел взгляд на ее лицо и поспешно добавил:
— Ты для меня желанна и в таком виде.
Однако в его взгляде Ауриана прочла совсем иное. Он выглядел как человек, потерявший аппетит от того, что кто-то на банкете подал ему кусок мяса, от которого уже откусили порядочный кусок. Но вот он вздохнул, подошел к бронзовому канделябру, дунул на него и оставил лишь один язычок пламени.
Ауриана догадалась, что ему не хотелось видеть ее шрамы. Несмотря на все свое презрение к этому низменному человеку, она почувствовала обиду. Ее самолюбие женщины было задето, но Ауриана постаралась скрыть уязвленную гордость и, вызывающе выпятив подбородок, отодвинулась от него.
— Ты, неисправимая лесная нимфа! Не ускользай от меня!
Он дернул за нижнюю тунику и, сорвав ее с плеча, обнажил соблазнительную впадинку между налитыми грудями нежного, молочно-белого цвета, выпавшими из нагрудной шлейки.
— Ты возбуждаешь во мне желание больше, чем какая-либо другая женщина, и я сейчас докажу, что не утратил свою мужскую силу.
Домициан опустился на нее сверху, так и не сняв свою тунику. Его тело стало совершать ритмичные движения с упорной настойчивостью животного. Ауриана отреагировала на это мелкими поцелуями, словно принося жертву божеству.
От этих поцелуев у Домициана голова пошла кругом, ему показалось, что время остановилось и в рабской почтительности ждет его приказов. Он уже испытывал подобные ощущения и полагал, что они останутся с ним навеки. Это было с ним сразу после его восхождения на трон. Домициан воображал себя знаменитым, обожаемым и сильным как Атлас.
У Аурианы возникло опасение, как бы она не задохнулась в этой влажной, жирной плоти. Его рука медленно и умерено поползла вверх по ее бедру, продвигаясь к заветной цели. Хищник с аппетитом пожирал свою жертву. Они перекатились один раз по постели и задели при этом подставку со светильником. Горячее масло быстро растеклось по полу, сделанному из белого туфа. Домициан накрепко припечатал ее своим телом к подушкам так, чтобы она не могла двинуть ни рукой, ни ногой, а его рука между тем продолжала двигаться вверх, больно сжимая нежную кожу бедра. Грубые, нетерпеливые пальцы вдруг влезли в ее лоно. Теперь он оставил все свои потуги казаться нежным и настойчиво терзал ее плоть. Причем он воображал, что доставляет ей этим огромное удовольствие. Ей стало больно, из ее уст вырвалось восклицание, которое Домициан воспринял как признак крайнего наслаждения.
Он почувствовал возбуждение. Его плоть отвердела и приготовилась, чресла запылали огнем, от которого у него начало двоиться в глазах. Домициан посчитал, что Ауриана испытывает не меньшее желание к совокуплению.
«Да! — подумал он. — Она сделала для меня то, чего не могла сделать до этого ни одна женщина! Я снова стал мужчиной. Она для меня дороже любых эмеральдов. Как было бы замечательно, если бы все женщины были похожи на нее — такую гибкую, податливую и красивую. Она — просто чудо. Я всегда буду держать ее при себе».
В его руке появился небольшой кинжал с позолоченной рукояткой, которым он стал разрезать шлейку на груди Аурианы.
Слепой ужас утроил силы женщины. Инструмент лекаря!
Она сделала резкое движение и вырвалась на свободу из-под туши Домициана.
Гнев на его лице быстро сменился выражением нежного сочувствия.
— Бедное создание! Ты все еще напугана! — тихо произнес Император, все еще поглаживая ее бедро. — Ты не должна бояться, ты — само совершенство. Ты посрамила любую женщину или мальчика, с которыми мне когда-либо приходилось удовлетворять свою страсть. Среди моих наложниц тебе отныне будет принадлежать первое место. Однако ты пока еще слишком невежественна, чтобы постигнуть значение моих слов, но позволь мне уверить тебя… что тебе будут завидовать женщины всего мира.
Ее лицо вновь засияло робкой надеждой и благодарностью.
— Возможно, немного вина поможет Амуру одержать победу над боязливой и нерешительной Психеей!
На низком столике из кедра стоял серебряный сервиз для вина. Повернувшись к нему, Домициан взял тяжелую чашу, украшенную гранатами, рубинами и аметистами. Он налил туда столетнего фалернского вина. Перед тем, как разбавить его водой, он немного заколебался. Какова должна быть пропорция? Ему очень хотелось возбудить Ауриану, но в то же время она должна была сохранить способность рассуждать и не забывать о его божественном сане.
