Лорна Дун - Ричард Додридж Блэкмор
— А ты попробуй думать совсем о другом, — посоветовал Стиклз. — Тебе не приходило в голову, что она, целуя и обнимая тебя, Джон, думает о своем отце? Какие мы все однобокие, что ли. Надо встать на место другого человека. Может, тогда ты лучше поймешь свою Лорну?
— Джереми, я пытался и так и эдак. Я не знаю, что мне делать. Я хотел даже поколотить Советника, да только смысла в этом никакого не нашел. Но ты, наверное, и сам знаешь, что женщины переносят такое намного легче нас, мужчин.
— Потому что натура у них шире, сынок, а любовь более искренна. Хотя умом их Господь, конечно, обделил. Но если я освобожу тебя от этого бремени, как ты воспримешь другое известие?
— Я постараюсь вынести все, что услышу от вас, с достоинством.
— Другого ответа я и не ожидал, — кивнул Джереми и начал свое повествование.
Глава 53
О чем поведал Джереми
— Видишь ли, мой мальчик, — начал Стиклз, затягиваясь трубкой и поудобнее устраиваясь, так как рассказ его обещал быть довольно длинным, — когда-то мне в обязанности вменялось исследовать вашу местность и узнать буквально все о ее жителях. Сама ваша округа немного странновата, и люди здесь совсем не похожи на лондонцев. Вот, например, совершит какой-нибудь человек поступок, так ваша первая мысль наверняка будет: «Хорошо он поступил или плохо?», а уже потом вы задумаетесь над тем, законно или нет его деяние. Вот в этом и заключается ваша главная ошибка, потому что нормальные люди сразу начнут разбираться, как смотрит закон на тот или иной поступок. Если положительно, то других вопросов уже не возникает. Тут ты можешь мне поверить на слово.
Больше я не стану на этом заострять твое внимание. Могу только повторить, что здесь кроется ваша ошибка, поскольку вы согласны считать добрыми и справедливыми даже тех людей, которых никогда и в глаза не видали. И это объясняет, почему вы так долго терпели Дунов. Если бы вы уважали законы, то не позволили бы им грабить себя в течение долгих лет, но вы смотрели на это как на пустяк и закрывали глаза на все их злодейства.
— Ничего подобного! — возмутился я, задетый таким отношением к своим землякам. — Что же ты сам, Стиклз, тогда не искоренил их род, раз уж являешься представителем законной власти? Ты у нас тут уже почти год ошиваешься, но решился действовать только тогда, когда Дуны начали на тебя охотиться.
— Сынок, — улыбнулся Джереми. — Твой вопрос лишь еще раз подтверждает справедливость моих слов. Но если ты хочешь выслушать мой рассказ, я попрошу больше меня не перебивать. Если ты не узнаешь мою историю сегодня, возможно, мне потом не скоро представится такой шанс. Посуди сам: на днях сюда явятся красные и желтые мундиры, и мне придется заниматься этими увальнями. Тогда уж будет не до тебя. Так вот. Случилось это месяцев шесть или семь тому назад, еще до того, как начались морозы… При одном упоминании о них у меня кости ныть начинают! Я ехал из Дулвертона в Уотчет…
— Из Дулвертона в Уотчет! — выкрикнул я. — Что-то я смутно начинаю вспоми-нать…
— Джон, успокойся, — начал сердиться Джереми. — Еще слово — и я замолчу… Я здорово устал в тот день, меня разозлили люди в Дулвертоне. Я попытался выяснить кое-что относительно твоего родственника дядюшки Бена, но все, с кем мне пришлось поговорить, как один утверждали, что господин Гекабек богобоязненный и почтенный человек, и было бы неплохо остальным брать с него пример, в частности, и мне самому. Наверное, я повел себя неправильно, расспрашивая о нем местных жителей, ведь, как известно, у вас на западе земляки считаются чуть ли не святыми, и говорить о них можно только хорошее. Я сразу понял, что своими вопросами лишь испортил все дело, поскольку горожане тут же мчались к твоему дяде и любезно сообщали, что его персоной заинтересовался королевский чиновник.
— Ну вот, — снова не выдержал я, — теперь-то ты не станешь отрицать, что мы не такие уж тупые ослы, какими тебе хочется нас представить!
— Я ехал из Дулвертона, — продолжал Джереми, не обращая внимания на мои слова, и я прикусил язык, вспомнив, что обещал больше его не перебивать, — а день клонился к вечеру, и я вымотался, как собака. Дорога (если ее вообще можно так назвать) свернула с холмов к морю, и я услышал, как волны бьются о дамбы. Моя лошадь начала испуганно шарахаться в стороны, не привыкшая к такому реву воды, а пенистые волны, разбиваясь, обдавали нас брызгами. Чтобы успокоить коня, проваливавшегося копытами в песок, я остановил его и, поглаживая по шее, огляделся.
Уотчет еще не показался на горизонте, а мне оставалось проехать еще, наверное, пару миль. Поднимался сильный ветер, начинался прилив. Я осмотрел прибрежные скалы (они там намного выше, чем у вас, Джон!) и внезапно среди них на песке обнаружил небольшой домик, манящий к себе светом и теплом.
Джон, ты, наверное, успел заметить, что я не привык к роскоши и согласен терпеть и голод и непогоду. Мой отец, наоборот, всегда заботился о собственном теле и брился по два раза в день. Я стараюсь по мере возможности поддерживать себя в форме, но не каждый раз это получается. Однако, уютный домик на фоне бушующего моря показался мне настолько гостеприимным, что я не мог отвести от него глаз. Я не люблю домов, где много окон. Так как большую часть времени я провожу в дороге, то, заходя в дом, я хочу первым делом почувствовать разницу и тепло домашнего очага. Много света и воздуха хороши для тех, кому этого добра не хватает, и если человек начинает о них вспоминать в разговоре — это верный признак того, что ему действительно пора собираться в поход. Так чаще происходит с городскими жителями, которые мало что видят, кроме собственных квартир и кабинетов. Но Джон, ты ведь сам прекрасно знаешь, что если конь скакал весь день, и солнце слепило ему глаза, то ему лучше всего отдохнуть в темной конюшне, чтобы не мешал даже лунный свет.
