Кэтрин Гэскин - Сара Дейн

Но в то же время в этой его отстраненности была какая-то сила. Стоит ему только объявить, что он намерен возвратиться в колонию, — и Дункан, а возможно, и Элизабет тут же последуют за ним. Это было единственным решением, для которого Дункан еще не созрел и которого он не мог принять самостоятельно. Именно Дэвид мог бы все изменить, но шли недели, а он не говорил и не предпринимал ничего.

— Ты поедешь сегодня кататься? — лениво спросила ее Элизабет.

— Я, наверное, съезжу на Фицрой-сквер и спрошу, как дела у капитана Флиндерса…

Дэвид выпрямился и посмотрел на нее.

— Флиндерс?.. Это ты о Мэтью Флиндерсе, мама?

— Да. Я наконец-то его отыскала… Они так часто переезжали, что за ними пришлось охотиться, как за зайцами.

— А что с ним? Он болен?

— Он при смерти, Дэвид. Он умирает от болезни, которая называется «камни». У него все время страшные боли, и он почти без сознания уже несколько недель. Да и денег у них почти нет… Он держится за жизнь в надежде, что вот-вот выйдет из печати его книга, но я начинаю сомневаться, что он увидит ее изданной.

На лице Элизабет появились морщинки озабоченности.

— Ой… как это печально! А он женат?

Дэвид вдруг вмешался:

— Да… я вспомнил. Он женат. Он, бывало, говорил о ней, об Энн, так ее зовут, и они были женаты всего три месяца до того, как он отплыл на «Исследователе». Боже! Сколько же лет прошло? Я тогда был ребенком.

— Это было, наверное, лет тринадцать назад, — сказала Сара задумчиво. — Бедняга Флиндерс!..

Как сказал Дэвид, он отбыл из Англии, едва женившись на Энн, и они не виделись около десяти лет. Все это время он провел за составлением карты берегов Нового Южного Уэльса, из них шесть с половиной лет — пленником во Франции.

— Это книга о его путешествии… — спросил Дэвид. — Ты говоришь, она закончена?

Сара кивнула.

— Два тома и атлас. Но они и тут умудрились испортить ему удовольствие. Он назвал ее «Путешествие в Австралию», а они настояли на изменении названия на «Путешествие в австралийские земли». Если кто и заслужил честь присвоить имя какой-нибудь земле, так это Флиндерс, но, кажется, и это право у него отберут.

— Австралия… — произнесла Элизабет. — Как мягко это звучит…

— Кто эти люди, что преследуют его? — взволнованно спросил Дэвид. — Кто ему мешает?

Сара пожала плечами.

— Адмиралтейство, Королевское общество… Сэр Джозеф Бэнкс возражает, а его слово, кажется, для них закон в том, что касается книги Флиндерса.

Дэвид нахмурился.

— Так значит, Великая Южная Земля принадлежит Адмиралтейству, да? А человек, нанесший ее на карту, ни при чем? Он отдал жизнь, чтобы изобразить на карте их чертов континент, но ему не разрешают дать этой земле имя…

Он вскочил и зашагал к окну, крепко стиснув руки за спиной.

— Это та же дурацкая канцелярская волокита, которая рушит все в Новом Южном Уэльсе. Министерство по делам колоний на десять… на пятнадцать лет отстает от передовых поселенцев, но все равно кипы запретов выходят из стен правительственной резиденции. Все и всех нужно держать под контролем… все должно быть крепко зажато в их руках. Посмотрите на проблему с овцами. Колония могла бы направлять в Англию всю, до последнего фунта, шерсть мериносов, которая здесь нужна, если бы только фермерам дали нужные пастбища.

— Но их все время расширяют, Дэвид, — сказала Сара.

— Расширяют!.. — повторил он. — Добавляют по крохотному кусочку! Министерство не собирается тратить деньги, поэтому все обречены загнивать на корню, а овцы и скот должны подъедать последнюю травинку на пастбище. Ну, скажу я вам, это черт знает что!

Если бы Сара посмела, она улыбнулась бы от радости, что слышит от него подобные речи. Ни разу за эти месяцы ничто его так не задевало, а о колонии они, наверное, уже несколько недель даже не упоминали. Ей вдруг показалось, что именно из-за этого у него пропал к ней интерес: он утратил надежду на будущее колонии. Он получил землю, которая была уже расчищена и приносила высокий доход, и ему этого было мало: спокойные, ухоженные скучные фермы не требовали от него никакой затраты творческой энергии. За исключением фермы Дейнов, все они были в надежных руках и приносили хороший доход уже в то время, когда он был еще ребенком. Она не знала, верит ли он в ту картину будущего, которую нарисовал: население и поголовье скота растут и занимают всю прибрежную полоску земли, пока на ней не останется места.

— А горы, Дэвид… Ты забыл, что наконец-то найден путь через них? — сказала она тихо. — Не может быть, чтобы ты забыл о письмах, которые мы получили и в которых рассказывается, как Блакслэнд, Лоусон и сын Вентворта нашли этот путь.

— Конечно, не забыл, — сказал он раздраженно и повернул к ней сердитое лицо. — Я с тех пор все жду новых известий, а их нет. Ну ладно… я знаю, что Чарльз Вентворт нашел путь через горы, но ведь это сведения января прошлого года, и с тех пор — ни слова. Прямо чудеса! И что в связи с этим предпринимает правительство? Абсолютно ничего. Чарли Вентворт сообщает, что они видели прекрасную землю за горами. И что? Министерство по делам колоний поручает построить дорогу, чтобы начать заселение? Да ни за что! Это бы означало, что какая-то незначительная часть населения колонии окажется вне зоны их контроля, а это недопустимо! Процитировать тебе, мама, «Сидней Газетт» по поводу открытий господ Блакслэнда, Лоусона и Вентворта? Она называет их предприятие «походом в глубь страны, не оставившим следов» и описывает увиденную ими землю как «способную со временем стать значительной и полезной». Вот тебе и весь энтузиазм правительства! Вот почему людям, подобным Флиндерсу, приходится разбивать сердца и тела из-за чиновничьей тупости. — Он нахмурился. — Говорю тебе, меня тошнит при одной мысли об этом.

Он вдруг заметил изумленно-испуганное выражение ее лица, и черты его смягчились.

— Прости, мама. Я нечаянно так разгорячился. Думаю, нужно проветриться, чтобы избавиться от этого дурного настроения.

Он взглянул на Элизабет.

— Раз на тебе все равно шляпка, можешь пройтись со мной. Тебе это пойдет на пользу. А то, я смотрю, ты не очень любишь пешие прогулки последнее время.

Она с радостью вскочила.

— Да, конечно, я пойду!

Сара с тревогой заметила, как засияло ее лицо.

Экипаж Ричарда Барвелла остановился у дома номер 14 по Лондон-стрит, Фицрой-сквер. Июньское послеполуденное солнце не красило жалкую улочку с ее рядами обшарпанных коричневых домишек. В конце улицы переезжала семья: их свернутые в тюки матрасы и жалкие пожитки были выставлены на всеобщее обозрение. Дети, которые превращали улицу в ад своим шумом, сгрудились у тележки и устроили возню вокруг убогой мебели, выставленной на тротуар. Но прибытие шикарного экипажа с ливрейным кучером и лакеем на козлах мгновенно привлекло их внимание, и они с восторженными криками налетели на него, чтобы посмотреть, как будет выходить пассажир.