Симона Вилар - Исповедь соперницы
Нелепая самонадеянность! От досады я заскрипел зубами, но Гита уже была рядом с дочерью.
— Живее, Эдгар. Сейчас не время для объяснений. Без причины Ральф не появился бы здесь.
Теперь только действовать. Эдгар, подхватив кое-что из одежды, направился к выходу из дома. И уже в дверном проеме замер, напрягшись.
— Поздно!
Несколько лодок, заполненных вооруженными людьми, возникли из тумана, как адские призраки, и уже приближались к острову. Завидев нас, люди в них перестали таиться, завопили и забряцали оружием.
Я молча вынул меч и встал плечом к плечу рядом с Эдгаром. Я совершил подлость, но теперь сделаю все, чтобы искупить вину. Я буду биться вместе с этим человеком, которого ненавидел, буду биться за женщину, которую боготворю, за ребенка, которого полюбил. Все равно пощады никому не будет.
— За мной! — вдруг воскликнул Эдгар и ринулся прочь, увлекая за собой Гиту с ребенком. Хромая и спотыкаясь, я поспешил следом. Мы промчались сквозь подлесок и оказались на противоположной стороне острова. Там, в тени нависающих над водой кустов, была привязана лодка.
— Скорее, ты успеешь, — велел граф Гите и всего на миг прижал ее голову к своей груди и горячо поцеловал. — Не медли, любовь моя, спасай дочь. Я задержу их.
И он бросился назад.
Я попытался помочь Гите сесть в лодку, но она словно окаменела. Взгляд ее был устремлен туда, где мелькали огни, слышались крики и звенела сталь.
— Ради самого неба… — взмолился я.
Внезапно она повернулась ко мне и протянула спящую дочь.
— Плыви, Ральф, и возьми с собой Милдрэд. Ты любишь ее — так позаботься о ней! И скорее, ради Пречистой Девы!
Я застыл, прижимая к себе дитя и ничего не понимая. А Гита вдруг стремительным движением вырвала мой меч, а затем толкнула меня в лодку. Я покачнулся, пытаясь поймать равновесие с ребенком на руках, и едва смог проговорить:
— О, нет! Это невозможно!
Милдрэд захныкала, почувствовав холод и сырость. А Гита с неожиданной силой оттолкнула лодку от берега.
— Поторопись, Ральф. Я останусь с ним до конца.
Совсем близко послышался топот ног, треск кустарника. Гита скользнула в заросли и исчезла.
Челнок покачивался на мелкой волне, Милдрэд что-то лепетала сквозь сон.
Всемогущий Боже! Все, что здесь происходило, случилось по моей вине, и вот теперь у меня была возможность спастись самому и спасти дитя той, которую я обрек на гибель…
— Ральф… — сонно проговорила Милдрэд, и ее теплая ладошка коснулась моей щеки.
Я едва не разрыдался. А на берегу метались темные силуэты, оттуда доносились гортанные вопли. Ждать больше нельзя. Я усадил девочку на носу лодки.
— Сиди тихо, цветочек мой. Сейчас я покатаю тебя по озеру.
Нужно собраться. Теперь я отвечал за ее жизнь и не имел права совершать ошибки. И вновь в моих руках оказался шест, и я налег на него. Плоскодонка стремительно заскользила по черной воде, Милдрэд, поджав колени, восседала носу, словно маленький эльф.
Позади грянул хор яростных проклятий. Раздался всплеск, полетели брызги — совсем рядом в воду угодила пущенная твердой рукой стрела. За ней еще одна, и еще. Но берег близок — сейчас спасительная чаща укроет нас от врагов.
— Ложись на дно, маленькая. Будь умницей.
Девочка повиновалась. И в то же мгновение я почувствовал тупой удар в спину ниже лопатки
Я налег на шест, и словно в ответ во мне взорвалась сумасшедшая боль. Но я не имел права останавливаться. Я вел плоскодонку, глухо рыча сквозь намертво сцепленные зубы, и воздух обжигал мои легкие, как кипяток.
И все-таки мне удалось ввести лодку в устье ручья — я понял это, когда ветви склонившихся над водой ив стали касаться моего лица. Я жадно хватал воздух ртом, а внутри меня — я чувствовал это — струилась горячая кровь, целые реки крови, заполняя все тело тяжелой, как расплавленный свинец, массой. Но я не мог останавливаться, я должен был увезти Милдрэд как можно дальше от охотничьего домика.
Шест в моих руках стал тяжелым, как мраморная колонна. Я поднимал его из воды и вновь опускал с приглушенным стоном. Дальше. Еще дальше…
Мир вокруг раскачивался и пульсировал. В какой-то миг я не удержал шест, и он исчез из моих рук. И тогда я осел на дно лодки. Все мои силы высосал туман, а теперь он, густой и белесый, не давал мне вздохнуть. Я пошевелился — и лодка закачалась.
Чудовищная сила опрокидывала меня навзничь, но почему-то я не мог лечь и вытянуться, как того отчаянно требовало мое тело. Что-то мешало, причиняя нестерпимую боль.
И только спустя некоторое время я понял сразу две вещи.
В спине у меня торчит тяжелая дальнобойная стрела. И это означает, что со мной все кончено.
Беспорядочно замелькали, перемежаясь, свет и тени. Из бесконечной дали долетел дрожащий детский голосок. Откуда он, из какой вечности?… Я уже не сознавал, где нахожусь. Мое тело пронизывал холод, воздух заканчивался, а вместе с ним иссякала жизнь.
Но меня это больше не тревожило. Чудесная легкость объяла мою душу. Там, в вышине, в разрыве белесой мглы, открылось бесконечное звездное небо. И мой взгляд был прикован к одинокой звезде, сияющей на черном бархате тьмы. Она была так далека — недосягаемая и неописуемо прекрасная. Звезда удалялась, уплывала во мрак, становилась все меньше, и вот — окончательно погасла…
Глава 12.
ГАЙ.
Март 1135 года.
У изгоев нет выбора. Приходится браться за любую работу, не думая о достоинстве. И кода я сговорился с льежскими евреями доставить их поклажу из Фландрии в Восточную Англию, мне была предложена мизерная оплата — ибо наниматели отлично знали, что имеют дело с человеком вне закона. Однако им был нужен опытный воин, а мне требовалось как можно быстрее покинуть эту страну, где псы Генриха Боклерка буквально наступали мне на пятки. Я должен был сопровождать их груз до порта Хунстантон в Норфолке, и несмотря на то, что был совершенно нищ, радовался самой возможности уплыть за море, сбив со следа охотников за моей головой.
Однако в Хунстантоне купцы неожиданно отказались заплатить мне даже те гроши, что обещали, заявив, что я должен благодарить их уже за то, что они не выдали властям разыскиваемого Гая де Шампера.
Но не на того напали. Я скрутил парочку толстосумов и надавал им оплеух, а у их старейшины забрал кошелек. Жадный всегда платит вдвойне — пусть поразмыслят об этом на досуге. А мне в моей полной превратностей жизни не впервой добывать себе на пропитание разбоем.
Пока евреи опомнятся и кинутся с жалобой к властям, я буду уже далеко. Об этом я и думал, пришпоривая своего вороного Моро и направляя его вдоль берега моря прочь от Хунстантона. Моего скакуна не догнать ни одной из местных мохноногих и вислобрюхих лошадок.
