Вирджиния Хенли - Желанная
Кристиан снова повернулся к Брайенне.
— Теперь мне не о чем волноваться. Ты вне опасности. Верь мне, я знаю.
— Кристиан, я верю тебе, — поклялась Брайенна и неожиданно подумала: «Теперь я знаю, что такое убить одного ради безопасности другого. Ты убил своего брата, чтобы защитить принца Эдуарда, а я из-за этого едва не убила нашу любовь».
Кристиан мрачно поглядел на нее, услышав ее мысли так же ясно, как если бы Брайенна говорила вслух.
— Брайенна, умоляю, слушай свое сердце.
Он завернул тело Холланда в ковер и перекинул тяжелый сверток через плечо, исчез так же быстро, как появился.
Два часа ехал Кристиан, не избавляясь от ужасного груза, и только потом, спешившись, развернул ковер и начал рассматривать труп Холланда. Обе раны явно были смертельными. Но тут он заметил пергаментный свиток в дублете Холланда, и вытащил его. Пергамент пропитался кровью, но печать короля все еще была видна. Кристиан, поняв, что дело, должно быть, важное, сломал печать и прочел депешу. Многие слова было почти невозможно разобрать, но общий смысл Кристиан понял.
Армия Ланкастера отступает! Король приказал вернуться в Бордо! Десять тысяч человек не могут бороться со всей французской армией — это настоящее самоубийство.
Хоксблад с омерзением взглянул на Холланда, догадавшись, что тот и не думал передавать депешу. Ему были нужны Джоан и власть! Утаив послание короля, Холланд послал бы Эдуарда и его людей на верную смерть.
Но у Хоксблада не осталось ни времени, ни энергии на эту груду дряни, лежавшую перед ним. Подняв глаза к ясному голубому небу, он послал свое желание ветру, и уже через несколько минут заметил одинокого стервятника, медленно спускавшегося к земле на широко раскинутых крыльях. К нему присоединились другие, пока над трупом не собралось около двух дюжин хищных птиц, чертивших в небе ленивые круги. Достойный конец! Пепел к пеплу! Земля к земле! Падаль — стервятникам!
Хоксблад нещадно пришпоривал скакуна, пытаясь догнать армию Эдуарда. Хотя он провел двадцать часов в седле, усталость улетучилась, стоило ему сосредоточиться на своей цели.
Он облегченно вздохнул, только добравшись до Ангулема, где армия остановилась лагерем на ночь. Спешившись и поприветствовав первого же рыцаря, он почувствовал, как холод жесткой рукой сковал его нутро: сам того не подозревая, он оказался во французском лагере! Кристиан выругался. Почему он не воспользовался своей интуицией, чтобы предвидеть опасность? Слишком занят был мыслями о Брайенне и «черной смерти», угрожающей матери. Но как, черт возьми, французы успели добраться до Ангулема?
Он попятился под защиту деревьев и скоро растворился в темноте. Кристиан был одет в черное, сидел на черном жеребце. Если он хоть чего-то стоит, значит, должен считать свои сегодняшние приключения Божьим промыслом. Ведь он легко может узнать численность французского войска.
Хоксблад двигался осторожно, ведя лошадь на поводу, и за два часа успел выяснить протяженность лагеря на юг, запад и север. Лишь восточная граница оставалась неизвестной. Казалось, здесь собрались воины со всей страны.
Растянувшись под деревьями на теплой земле, Хоксблад попытался сосредоточиться. Войдя в транс, он проник через барьеры времени, пространства и расстояния, а затем вызвал видение, каким бы невероятным это ни казалось. Иоанн Французский успел собрать сорокатысячную армию. С ним было четверо сыновей, двадцать шесть благородных герцогов и графов и свыше пятисот рыцарей нового «Ордена Девы Марии», принявших обет умереть в битве, но не сдаться. И к тому же, словно всего остального было недостаточно, французы стали лагерем между армией Эдуарда и Бордо, что лишало англичан какой бы то ни было надежды на отступление.
Обремененный лишь плохими новостями, Хоксблад продолжал путь на север, пока не встретился с принцем Эдуардом и Уорриком в нескольких милях от Пуатье.
— Лучше всего созвать Военный Совет. Рыцари должны знать о нашем отчаянном положении, — предложил он.
На совете Хоксблад без утайки рассказал, что армия Ланкастера отступила к Шербуру и не придет на помощь. Кроме того, сами они продвинулись слишком далеко к северу, и теперь французская армия стоит между ними и Бордо. Изложив все это, нерешительно назвал количество вражеских воинов.
— Но они нас сомнут! — воскликнул Солсбери и выругался.
Эдуард впечатал кулак в походный сундучок.
— Святотатство утверждать, что меня можно победить или взять живым!
— Ни одна армия на земле не сможет сопротивляться храбрым английским лучникам, — вмешался Уоррик.
— Я предупрежу солдат об опасности, которая нам грозит, — решил Пемброк.
— Нет! — вскинулся Хоксблад. — Исход битвы решается еще до ее начала. Наших людей не должно смутить численное превосходство противника!
— В традиции англичан сражаться с превосходящим по силе врагом, сражаться и побеждать! — гордо заявил Эдуард.
— Отсюда и, до Пуатье тянутся холмы, заросшие виноградниками, — решительно сказал Уоррик. — Мы займем эту стратегическую позицию. Виноградные лозы укроют нас.
На следующее утро кардинал Пуатье, Талейран де Перигор, боясь, что его прекрасный город скоро будет лежать в руинах, направил Иоанну Французскому послание, в котором сообщал, что свирепствующая во Франции чума — Божье наказание за непрерывные войны, и повелел королю начать переговоры.
Иоанн и его рыцари не желали мира и стремились победить английских собак, посмевших позариться на трон и корону Франции. Но нельзя спорить со священником такого высокого ранга. Власть церкви превосходит власть короны, и король был вынужден согласиться на встречу с принцем Уэльским.
Они собрались под белым флагом — Иоанн со своими дворянами, Эдуард, Уоррик и Хоксблад. Черный Принц, самый великодушный рыцарь во всех христианских странах, благородно предложил отпустить пленников, которых держали ради выкупа, и отдать недавно взятые города и замки в обмен на семилетний мир.
Французский король, заметив пренебрежительные взгляды своих дворян, потребовал, чтобы принц Эдуард сдался в плен вместе с сотней рыцарей. Черный Принц рассмеялся ему в лицо.
— Ваши соотечественники так сильно любят вас, что будут готовы отдать какой угодно выкуп, — продолжал настаивать король.
И тут знаменитая вспыльчивость Плантагенетов дала себя знать.
— За кого же вы меня принимаете? Я скорее погибну с мечом в руках, чем соглашусь, чтобы меня обвинили в деяниях, противоречащих моей чести и славе Англии! Англичане никогда не будут принуждены платить за меня выкуп! — заявил Эдуард.
Уоррик, обыкновенно сдержанный и невозмутимый, был не в силах подавить негодование:
