Джейн Фэйзер - Возлюбленный враг
— Что ты говоришь? — Она не сводила с него глаз в ужасе от того, что он, кажется, не понимает ее. — Мой муж узнает, что я ношу не его ребенка. Он не сможет жить с этим…
— А ему и не придется, — ответил Алекс, внезапно нахмурившись. — Ты оставишь его задолго до того, как твое состояние станет заметно. Я бы предпочел не везти тебя морем, но тут ничего не поделаешь, да и до Вест-Индии недалеко…
— Алекс, ради Бога, остановись. Ты не понимаешь, что говоришь. Ты будешь жить как изгой на плантации на Барбадосе, пока я буду рожать тебе незаконных детей? Жить, опасаясь каждую минуту, что на следующем корабле может приплыть кто-нибудь, кто знает нас… знает Гилла… кто…
— Хватит! — произнес он очень тихо. — А какой же план действий у тебя, Вирджиния?
Она не могла произнести ни слова в ответ, не смела даже посмотреть ему в глаза, хотя душа ее бунтовала, она не хотела испытывать угрызений совести — ведь она старается пощадить его, взять все бремя забот на свои плечи.
— Ну? — спросил он так же тихо. — У тебя должен быть план, моя дорогая Вирджиния. Не могла бы ты поделиться им со мной?
Джинни вздрогнула от насмешливого тона, от жесткого взгляда, но все равно не в силах была сказать правду.
— Я еще ничего не решила, — прошептала она.
— Ты лжешь! — заявил Алекс, взглянув на флакон, который все еще держал в руках — Ты сказала, что ходила к индейцам за лекарством для желудка, так? Ну же? — требовательно спросил он, когда она промолчала. Очень неторопливо он вытащил пробку из флакона и, перевернув его, вылил содержимое на землю.
— Ты не понимаешь, — сказала Джинни; огромные глаза выделялись на побелевшем лице. — Разве ты не видишь, что другого выхода нет?
— Мое зрение не столь ограниченно, как твое, — холодно сказал он. — Запомни, Вирджиния Кортни. Ты не уничтожишь моего ребенка!
— Ну как же мне тогда быть? — воскликнула она. — Я не хочу делать такую ужасную вещь, но я ни за что не разрушу твою жизнь.
Алекс пытался совладать с гневом, которому, казалось, не было предела. Сейчас он никак не мог понять, почему она решилась на такой отчаянный шаг, причем сама, не посоветовавшись с ним, будто у него нет никаких прав. Кроме того, таким решением она, несомненно, подвергнет опасности свою жизнь.
— Я сейчас слишком зол, чтобы спокойно все обсуждать, — сказал он, наконец, ожесточаясь, когда серые глаза наполнились слезами и она отвернулась. — Пойдем со мной. Хочу показать тебе кое-что. — Не касаясь ее и даже не посмотрев, идет ли она за ним, Алекс зашагал с поляны. Джинни пошла за ним, потому что не могла придумать причину отказаться. Она чувствовала лишь холод и пустоту и что не в силах больше реагировать на его гнев. Если он не понимает, то у нее больше нет сил объяснять ему.
Наконец Алекс остановился, и Джинни увидела небольшую хижину, сделанную, как и индейские жилища, из переплетенных стеблей болотного камыша и травы.
— Откуда она взялась? — глупо спросила она.
— Я нашел ее несколько дней назад, когда подыскивал замену нашим встречам под открытым небом. Очевидно, она принадлежала какому-то изменнику, но уже некоторое время пустует. Я кое-что улучшил в ней. — Он открыл полог, и Джинни проскользнула внутрь. Это было истинно индейское жилище: со шкурами зверей на плетеном каркасе, служившем постелью, и очагом в центре. Земляной пол был подметен и покрыт шкурами, стены также были завешаны шкурами, чтобы холод и ветер не проникали сквозь щели.
— Приходи сюда завтра, — сказал Алекс тоном, который она часто слышала, когда он обращался к своим офицерам, — тоном человека, даже не представлявшего, что его приказ может быть не выполнен. — К этому времени я уже смогу все спокойно обдумать, а у тебя будет достаточно времени понять, что мое решение — единственное, и мы сможем обсудить, как лучше осуществить его.
— Если ты этого хочешь, — подавленно сказала Джинни. — Мне больше нечего возразить. — Она повернулась и покинула хижину, так расстроившись, что не смогла даже попрощаться.
Алекс разразился градом ругательств. Да, он добивался капитуляции, но не такой подавленности. В этой победе не было никакого удовлетворения, никакой радости. Он хотел бы планировать их отъезд в счастливом предвкушении ожидавшей их совместной жизни, но как он может делать это, когда Джинни видит будущее лишь в мрачном свете?
В последующие несколько дней Джинни продолжала противостоять всем попыткам Алекса вселить хоть какую-то надежду в их встречи. Она покорно приходила в хижину, садилась на груду мехов и слушала, как он рассказывает о том, что в конце месяца голландский корабль отплывет из Джеймстауна. Он объяснял, что уедет от Харрингтонов на несколько дней раньше, якобы для того, чтобы добраться до Джеймстауна заранее, но потом тайно вернется за ней. Она выскользнет из дома, сядет в каноэ, а он встретит ее ниже по течению реки.
Джинни молча выслушивала его, не возражала, ничего не предлагала, пока однажды Алекс, теряя терпение, не обвинил ее в том, что она специально пытается провалить его план своим подчеркнутым безразличием. Как он может рассчитывать, что она выполнит свою часть плана, когда даже не знает, слышала ли она хотя бы слово из того, что он сказал?
— Мне нет необходимости срывать его, — ответила Джинни, впервые за последние дни проявив характер. — Все равно ничего не получится. Ты думаешь, Гилл будет сидеть сложа руки, когда его жена убежит с другим мужчиной? Ты думаешь, он не узнает, с кем я? Как мы сможем вместе сесть на корабль? Об этом тут же станет известно всей колонии.
— Здесь мы ничего не можем изменить, и, в конце концов, это не важно. К тому времени мы уже уплывем и будем далеко; скандал нас не коснется.
— Ты витаешь в облаках, — возразила Джинни. — Гилл не позволит мне покинуть его. Ты не знаешь, каким он стал. Он полон решимости отомстить мне за то, что я изменила ему, когда думала, что он погиб. Я просила его в Престоне отпустить меня, посчитать умершей, но он отказался, потому что хочет отомстить. В дни войны меня нельзя было обвинить в нарушении супружеской клятвы, потому что его считали погибшим, но, по мнению Гилла, это не смягчает мою вину. Как, по-твоему, он поступит, обнаружив, что я изменила ему сейчас? Он ожесточается с каждым часом и последует за нами в Вест-Индию и дальше, пока у него хватит здоровья.
— Ты считаешь, что я не справлюсь с Гиллом Кортни? — спросил Алекс, притягивая ее к себе.
— А что ты сделаешь? Убьешь его? Какое же у нас может быть счастье, если наша жизнь начнется с убийства?
Алекс вздохнул, борясь с закрадывающимся предчувствием, что он потерпит поражение в этой битве. Он пытался пробиться сквозь ее подавленность и безразличие, навязать свою волю, игнорируя ее сопротивление, но в конце концов это оказалось невозможным.
