Ферн Майклз - Пленительная страсть
Он сердито стукнул ногой по стулу из тикового дерева и вскрикнул, но не от боли в ноге, а от боли в душе из-за собственной безысходности. Что же ему делать? Может случиться так, что ему очень не повезет и он останется лежать здесь в луже крови, а его жена, двое сыновей и эта чертова экономка поплывут на его бриге к берегам Испании! Но нет, она не смогла бы убить его! Ведь он отец ее ребенка. Или смогла бы? Впервые в жизни он оказался один, по-настоящему один. Один-одинешенек! Ему стало не по себе. Хотелось с кем-нибудь поделиться наболевшим. И это было удивительным, потому что никогда в жизни он не испытывал потребности с кем-либо делиться своими мыслями и чувствами. Даже с Титой. Почему Сирена оказывала на него такое воздействие?
Риган сердито заходил по комнате, потом плюхнулся на парчовый диван и с силой стукнул по нему кулаком.
А если сказать ей, что он сгоряча наговорил все про ее связь с Альваресом, что сам он ничему этому не верит, что он просто хотел немножко позлить ее? Может, тогда она…
Он снова ударил кулаком по парчовому дивану. Ответ ему был хорошо известен заранее. Все слишком поздно. У нее не осталось никаких чувств, кроме любви к сыну. А он скоро заберет у нее и сына. Какие еще могут быть вопросы? И какие ответы?
Риган снова подошел к столу, налил себе вина и залпом осушил бокал. Затем налил еще. И еще.
К тому времени, когда слуга пошел приглашать Сирену к ужину, ван дер Рис был уже как следует пьян.
Она наблюдала за ним прищуренными глазами, и ей было невыразимо грустно.
— Ты собрала вещи к завтрашнему путешествию? — спросил он, неразборчиво произнося слова.
Сирена не сочла нужным отвечать что-либо. Она молча ела рыбу.
— Отвечай мне, черт побери! Я спросил тебя: собралась ты или нет? — произнес он как можно отчетливее, желая быть уверенным, что она поняла его.
Не получив ответа, он встал и пристально взглянул на нее. Но Сирена по-прежнему продолжала молчать, глядя лишь в свою тарелку.
Риган взял со стола графин с вином и помахал им в воздухе.
— Черт возьми! Отвечай мне немедленно! Я не могу разговаривать с самим собой. Если ты будешь продолжать вести себя подобным образом, — глаза его засверкали, — то можешь оказаться на полу… подо мной!
Сирена подняла на него глаза и едва заметно улыбнулась.
— Ко времени вашего отправления они будут окончательно собраны, менеер, — тихо ответила она.
Она подозревала, что не только ее молчание выводило его из равновесия. Недаром она так готовилась к этому ужину. Сначала провела несколько часов в ванне, смывая с себя воображаемые следы крови Цезаря; затем причесывала свои длинные волосы, струившиеся мягкими волнами, завила их концы локонами и закрепила надо лбом перламутровым гребнем. Эта прическа была совсем не похожа на те гладкие зачесы, к которым она приучила Ригана в Батавии. Кроме того, на ней было необыкновенной красоты платье.
Цезарь наполнил шкафы многочисленными нарядами из легких шелков и тяжелой парчи, в кружевах, расшитыми золотыми и серебряными нитями и бисером. Эти платья заслужили бы одобрение не только королевы, но даже богиня с радостью облачилась бы в такие роскошные одежды.
— Эти платья для тебя! — торжественно объявил ей Альварес, когда она еще ждала ребенка. — Как только мой сын появится на свет, ты сможешь надеть то, что тебе понравится, и мы отпразднуем появление на свет моего наследника!
— Тогда мне вряд ли когда-либо придется облачаться в твои наряды, потому что праздновать тебе будет нечего: это ребенок Ригана! — воскликнула она в ответ.
И вот она решила воспользоваться одним из щедрых подарков испанца, чтобы произвести впечатление на Ригана, который, кроме ее пиратского костюма да черных траурных платьев, еще не видел ничего красивого.
Выбрав нежное платье цвета топаза, Сирена сердито проговорила:
— Ты оказался прав, Цезарь. Мне понадобилось одно из твоих платьев, чтобы отпраздновать… твою смерть!
И теперь, когда Риган смотрел на нее, она понимала, что ее старания не были напрасны и то, как она выглядит, не оставило Ригана равнодушным. Она была необыкновенно красива в этот вечер. Дымчатое легкое платье нежно оттеняло ее зеленые глаза, лицо цвета слоновой кости и темные волосы. Ее грудь, как всегда высокая и полная, прекрасно подчеркивалась плотно облегающим лифом, невольно притягивая взгляд Ригана.
— Они! Кто это — они? Я спросил тебя: упаковала ли ты вещи? Почему нельзя ответить нормально? Почему ты говоришь загадками? — возмущенно бормотал он, не в силах отвести пьяных глаз от выреза ее платья.
— Они — это фрау Хольц и маленький Михель. А Калеб, полагаю, сам позаботится о себе.
— А ты готова в дорогу? — заорал он, стукнув графином с вином о стол.
— Мне нет необходимости упаковывать вещи, потому что я никуда не последую за тобой. Ты имеешь право забрать ребенка, но на меня это право не распространяется. Я тоже знаю законы. Фрау Хольц в данный момент подыскивает кормилицу для Михеля. А теперь, извини меня, — Сирена поднялась из-за стола.
Боже! Если она сейчас не уйдет, то расплачется, как ребенок. Ребенок! Она отдаст своего сыночка Ригану и никогда не увидит его снова! О Боже! Почему она должна была согласиться на то, о чем будет жалеть всю жизнь?!
— Что ты имеешь в виду? Как это ты не едешь? — закричал Риган, мгновенно трезвея.
Сирена молча выходила из-за стола, боясь поднять глаза и изо всех сил сдерживая непрошеные, предательские слезы. Одна слеза все-таки скатилась по щеке, затем другая, и вот уже несдерживаемым потоком слезы заструились по щекам женщины. Риган изумленно смотрел на нее, и сердце его бешено колотилось в груди. Он никогда прежде не видел Сирену плачущей. Ее слезы повергли его в отчаяние! Он чувствовал себя бесконечно виноватым и испытывал жгучий стыд. Он не мог спокойно смотреть на ее слезы.
— Ты нужна ребенку, и Калебу тоже, — хрипло произнес он. — Может, ты все же передумаешь и отправишься завтра с нами?
Слезы катились и катились по ее щекам. Сверкающие глаза женщины смотрели на него, и сердце ее готово было выскочить из груди. «Скажи, Риган, скажи, что я нужна ТЕБЕ! — молча молила она. — Это все, что тебе нужно сказать, и я последую за тобой на край земли. Но ты должен произнести эти слова!»
Ее губы дрожали. Она закусила губу, чтобы мольба ненароком не прорвалась наружу, не прозвучала вслух. Сирена задержалась на мгновение, ничего не видя перед собой из-за слез, застилающих глаза, и поспешно выбежала из комнаты.
Риган тяжело опустился на стул и громко, отчетливо выругался. Чего она хотела от него? Попроси она опуститься перед нею на колени — и он, не задумываясь, сделал бы это. Разве она не чувствует, как он к ней относится? Разве она не понимает, что с ним творится по ее милости? Как может она оставаться такой бесчувственной, такой холодной? Боже, что она хочет от него? Эти слезы! У него сердце готово было разорваться из-за того, что она плакала. А он? Почему он не сказал, что любит ее? Почему он промолчал? Не сумел сказать всего лишь три слова! Что с ним произошло?
