Джо Гудмэн - Невеста страсти
— Мне очень жаль, — тихо сказал он. — Хотел бы я считать, как Пьер и как вначале я сам, что вы здесь только для того, чтобы разузнать о ее местонахождении. Лучше бы мне вам не верить.
Оба молчали, думая о своем, о личном, но странно, они оба чувствовали, что думают об одном и том же.
Первым тишину нарушил Лафитт.
— Пойдемте. Вы и ваша команда будете моими гостями на несколько ближайших дней. На ремонт корабля потребуется некоторое время, за которое мы, возможно, что-нибудь узнаем о капитане Траверсе. Я полагаю, что эти сведения все еще представляют для вас интерес.
Клод кивнул.
— Bien[9]. Только такого решения она ждала бы от вас — ведь и она мстила не за себя, а за тех, кого любила. Завтра здесь должен появиться представитель Королевского флота. Его визит может оказаться полезным для вас.
Обед прошел в непринужденной атмосфере. Клод внимательно вслушивался в беседу Жана и Пьера, которая главным образом была посвящена скорому прибытию капитана британского флота. Очевидно, британцы задумали ту самую сделку, от которой Хоув, будь он сейчас при деле, пришел бы в восторг. Они хотели заручиться помощью пирата, чтобы организовать постоянно действующую надежную военную базу в Новом Орлеане. Британцы намерены были провозгласить пиратские территории собственностью короны и милостиво предоставить Лафитту и его сподвижникам резиденцию в британских колониях. Братья весело шутили по поводу самонадеянности англичан и абсурдности подобного предложения. Жан собирался встретиться с представителем Британии именно для того, чтобы раз и навсегда поставить точку в этом вопросе.
Клод был благодарен братьям за то, что они подняли тему, никак не связанную с Алексис, и потому не причиняющую ему боль. На обед были приглашены также Джордан и Петерс, и Клод не раз замечал, что их взгляды направлены куда-то в глубь себя, в то время как моряки делали вид, что наслаждаются изысканными яствами, которыми потчевал их Лафитт. Джордан не выдержал первым; он извинился за отсутствие аппетита, объяснив это тем, что еще не вполне оправился после купания в море со всеми вытекающими последствиями. Хозяева тактично приняли эту отговорку. Петерс также решил уйти с обеда пораньше ввиду необходимости проведать Пича, которому требовалась перевязка. Его также никто не стал удерживать. Когда Джордан и Петерс ушли, в комнате повисла неловкая тишина.
— А вам не хочется смотаться отсюда? — напрямик спросил Лафитт, наполняя бокалы.
— Очень хочется, — честно признался Клод. — Но я до сих пор не мог придумать, как это сделать.
Братья рассмеялись, и Жан сказал:
— Всякому чувству свое время и место, чувство такта — не исключение.
Рука Жана легла на запястье Клоду. Словно предлагая поддержку, Лафитт произнес:
— Церемонии не уместны здесь, между теми, кто разделяет вашу скорбь. Я предлагаю вам пройтись и посмотреть Баратарию. Это довольно красивое место, особенно сейчас, на закате. Вам здесь многое должно понравиться.
Жан намеренно не стал говорить Клоду о том, что путешествие по Баратарии ему предлагается совершить в одиночестве.
— И еще я настаиваю на том, чтобы ночь вы провели в доме. Для вас приготовят комнату и все, что необходимо. Когда вы вернетесь, у меня уже будет информация относительно личности парламентера.
В ответ Клод только кивнул, выразив свою благодарность не словами, а взглядом. Покинув просторную столовую, он прошел через широкое фойе в открытую галерею. Воздух был свеж и прохладен, и Клод с наслаждением вдыхал аромат моря, смешанный с ароматом цветущих растений.
Он брел без всякой цели, засунув руки в карманы, подставив ветру лицо. Вдруг, сам не сознавая почему, он остановился на вершине поросшего травой холма, с которого открывался вид на бухту. Солнце, уже почти опустившееся за горизонт и еле видимое из воды, окрасило небо в целую палитру цветов — от красного, оранжевого, местами розовато-лиловатого до густого индиго. Силуэты двух кораблей на фоне бушующего красками неба казались удивительно мирными, чего нельзя было сказать о голосах, доносившихся с одного из судов и из-за близости воды слышимых удивительно отчетливо. Эти голоса были слишком громкими, слишком развязными, чтобы принадлежать баратарцам, матросам с корабля, старшего из братьев Лафитт, Пьера. То команда «Принцессы ночи» за громким смехом и солеными шутками пыталась спрятать растерянность и горе, но, увы, им едва ли удавалось обмануть даже себя.
Клод сел на траву и стал смотреть на воду. Здесь он чувствовал себя удивительно спокойно, издалека наблюдая за вверенным ему кораблем и вверенными ему людьми.
Он вскинул голову, почувствовав чье-то присутствие еще до того, как услышал шуршание травы, предвещавшее появление постороннего. Отчего-то, услышав голос Лафитта, раздавшийся за спиной, Клод испытал облегчение.
Лафитт сел рядом на траву.
— Я не сомневался, что найду вас именно здесь. Вы ведь думали о ней?
— Да.
Клод сам удивился своему ответу. Вплоть до сего момента он совершенно не сознавал, что думает именно об Алексис.
— На Тортоле у нее было любимое место, очень похожее на это. Она называла его «вороньим гнездом». Она могла часами сидеть, смотреть на море, наблюдая за кораблями, и строить планы на будущее. Она всегда думала, что будет в безопасности в своем гнезде… что никто и никогда не сможет причинить ей вред.
Клод замолчал, набирая в легкие воздух.
— Она ошиблась, — мрачно закончил он.
— А вы? — тихо спросил Лафитт. — Вы испытываете здесь нечто похожее? Ощущаете себя под защитой? В безопасности?
— Да, у меня в самом деле возникло подобное чувство, но ненадолго: мгновение — и иллюзия рассеялась. Увы, нет на свете места, где человек мог бы быть защищен от горестей жизни.
— Одно время я думал, что Баратария и есть то самое место, — словно продолжая мысль Клода, задумчиво сказал Лафитт. — Убежище от всего мира. Но это не так. Мир постоянно врывается сюда.
Клод услышал в этих словах сожаление, но не горечь. Это были воспоминания, о которых не имело смысла рассказывать. История о семье Лафитта, убитой испанцами, была хорошо известна. И все же у Клода складывалось впечатление, что дело не только в воспоминаниях: этот человек решил отгородить себя от мира и сделал то, что задумал, но сейчас первый шаг к сближению делал тоже он, Лафитт.
Клод вытянул вперед ноги и прилег, опираясь на локти. Он молчал, и из этой тишины, более не казавшейся никому из них двоих неловкой, рождалось высокое чувство настоящей мужской дружбы.
— Вы говорили, что кое-что разузнаете к тому времени, как я вернусь, — напомнил Клод. — Как я понял, вы не хотели дожидаться моего возвращения и желаете сообщить мне это прямо сейчас.
