Барбара Картленд - Любовь и страдания принцессы Марицы
Марица подумала, что это была простая снисходительность лорда, так как ничего подобного в его душе не было.
– Я думал, вы ездите верхом, – в голосе принца Фридриха почти звучал упрек.
– Сегодня я еще не успел, – ответил лорд Эркли, – но я уже нашел лучшую конюшню в Мариенбаде и обязательно с завтрашнего дня буду совершать прогулки верхом в семь часов утра.
– Мне доводилось слышать, этим вы активно занимались в прошлом году, – заметил принц Фридрих.
Марица увидела, что лорд Эркли немало удивлен осведомленностью принца о его персоне.
Принц продолжал:
– Полагаю, семь часов наиболее удачное для вас время: вы сможете покататься самостоятельно, ничто не будет вам мешать. Император всегда говорил, что его "Дядюшка Берги" неумолимый погонщик.
–Для меня большая честь, составить компанию его величеству, – холодно ответил лорд Эркли.
Он подумал, что как бы ему ни хотелось быть почтительным по отношению к принцу Фридриху, он не позволит ему вольно отзываться о короле Эдуарде в его присутствии.
Принц засмеялся каким-то недобрым, презрительным смехом человека, считающего, что любая некоронованная особа не стоит его мизинца. Именно это и почувствовал лорд Эркли, после чего он снял шляпу перед Марицей и уже готов был уйти, когда принц сказал:
– Нет, подождите минуту, Иан! Я хочу, чтобы вы оказали мне одну услугу.
Лорд Эркли остановился, удивленный переменой в голосе принца Фридриха и тем, что его назвали по-имени. Он подождал, и принц произнес:
– Не могли бы вы взять принцессу с собой, когда завтра поедете кататься? Она обожает верховую езду, но вы единственный человек, которому я могу ее доверить.
Марице сначала показалось, что она ослышалась или ей во сне приснились эти слова мужа. Она удивленно посмотрела на лорда Эркли. Подумав лишь миг, тот ответил:
– Ну, конечно! Для меня будет большой честью сопровождать принцессу! – Обернувшись к Марице, он добавил: – Может быть, семь часов слишком ранний час для вашего королевского высочества?
– Нет, нет, разумеется, нет! – заикающимся от волнения голосом проговорила принцесса, сама не понимая, стоит она на ногах или на голове.
– Тогда давайте все уладим, Эркли, и прикажите, чтобы мне прислали счет из конюшни.
– С удовольствием, ваше высочество, – обрадовался лорд Эркли. – А сейчас, простите, я вижу, меня зовет его величество.
Он отошел, и у Марицы перехватило дыхание.
Неужели это правда, неужели это действительно правда, что после того, как Фридрих запрещал ей ездить верхом даже дома, разве что изредка, он только что устроил ей прогулку в Мариенбаде… и с лордом Эркли? Она хотела поговорить с ним об этом, но в это время вернулся телохранитель с кружкой воды.
– Гадость! – воскликнул принц, забирая воду без слова благодарности. Он, однако, отпил из кружки, а Марица нашла наконец глазами лорда Эркли и короля, окруженных толпой.
Оба смеялись, очевидно какой-то шутке маркиза да Совераля, славившегося своим остроумием. Марице вдруг показалось, что солнце светит ярче, чем раньше, и от музыки, которую исполнял оркестр в парке, хотелось петь и танцевать.
"Спасибо! Спасибо!" – хотела она сказать мужу, но слова застряли у нее в горле. Ей давно было известно, что стоит ей проявить слишком большую радость по поводу чего-либо предстоящего, Фридрих из садистского желания досадить ей изменит свое решение в последнюю минуту. Он внезапно посмотрел на нее и сказал, как будто угадав ее мысли:
– Ты ведь этого хотела, не правда ли? Поездить верхом?
– Это будет очень мило, – ответила Марица как можно спокойнее. – Спасибо, Фридрих, что ты подумал об этом.
Говоря это, она догадалась по выражению его лица, а может быть, интуиция подсказала ей, что это была не его идея. Но если не его, то чья же? Должно быть, принцу зачем-то понадобилось завоевать доверие лорда Эркли, и прогулка лорда с принцессой была довольно хитрым способом сделать это. Она только надеялась, что лорду Эркли не будет с нею скучно. Ему, наверное, хотелось побыть одному. А может, был кто-то, с кем бы он прокатился с большим удовольствием.
Три года Марица была унижаема и оскорбляема единственным мужчиной, которого знала, что, конечно, не добавляло ей уверенности в себе.
Весь день ее мучила мысль, что ее, как кость, бросили лорду Эркли, а ему ничего не оставалось, как принять предложение принца. Вечером, как будто сожалея об этой небольшой уступке, Фридрих обходился с женой грубее, чем обычно. Они обедали вдвоем, и он придирался к каждому блюду, которое она заказала в надежде доставить ему удовольствие. Принц и пил больше обычного и к концу обеда был в агрессивном расположении духа, так хорошо ей знакомом. Она знала, что к нему не надо приближаться, когда он в таком состоянии, потому что он мог обидеть ее, как сделал это позапрошлой ночью. Принц обладал огромной физической силой, и ускользнуть от него было невозможно. Схватив принцессу, он начинал бить ее своим тонким кожаным хлыстом, который всегда носил при себе.
Джозеф обычно делал вид, что забыл подать хозяину хлыст, но принц всегда требовал, как только садился в свое кресло. Он скрывал это орудие пытки под пледом, покрывавшим его колени, но Марица отлично знала, что хлыст может пройтись по ней в любую минуту.
Обед был закончен, Фридрих устал бросать ей проклятия по поводу воображаемых оскорблений, но сказал весьма зловещим тоном:
– Иди сюда!
Она встала, но, увидев выражение его лица, намеренно повернулась и вышла из гостиной. Он что-то кричал ей вслед, но она не обращала внимания. Джозеф, конечно, был настороже.
– Я уложу его, ваше королевское высочество, – прошептал слуга.
– Благодарю вас, Джозеф, – ответила Марица.
Запершись в своей спальне, она села и закрыла лицо руками, изо всех сил стараясь не заплакать. Что бы она ни делала для Фридриха, он ненавидел ее. Он ненавидел ее за то, что она была молода и могла двигаться так же, как когда-то и он. Он ненавидел ее за то, что, хотя в порывах ярости он мучил ее морально и физически, она все же не была сломлена до конца и какая-то врожденная гордость заставляла ее хотя бы внешне держаться спокойно. Но принцесса знала, что в действительности она была на грани срыва, и иногда чувствовала, что сойдет с ума, если будет и дальше выслушивать все эти оскорбления. Нервы ее были на пределе от тех жестоких наказаний, которым муж подвергал ее при первой возможности.
"Лучше" бы я умерла, – подумала принцесса. – По крайней мере, я была бы свободна".
Гортанный голос Фридриха, казалось, скреб по ее нервам, и каждая совместная еда становилась долгой-долгой пыткой ожидания проклятий и ругательств, которыми он осыпал ее.
