Маргерит Кэй - Внутренняя красота
— Пять дочерей, все умнее мачехи и намного привлекательнее…
— Намного привлекательнее четыре из них.
— Если продолжить метафору из сказки, почему вам так хочется быть некрасивой сестрой?
— Потому что это правда. — Кресси пожала плечами. — Я всегда такая. У вас есть братья и сестры?
— Нет. — По крайней мере, у него не оказалось ни братьев, ни сестер, которые признавали бы его, а это равносильно тому, что не иметь их. — Почему вы спрашиваете?
— Мне хотелось узнать, все ли семьи одинаковы. В моей семье отец наделил каждого члена ярлыком с самого дня рождения. Силия — дипломат, Кэсси — красавица, Кэролайн — послушна, на нее всегда можно положиться, Корделия — очаровательна, а я — дурнушка. Иногда меня зовут умной, однако, поверьте, отец употребляет это слово как оскорбление. Он не способен заглянуть дальше своих ярлыков даже в том, что касается Силии, которой гордился больше всего, поскольку та оказалась очень полезной ему.
— Но так же точно он относится к вашей мачехе. — Джованни нахмурился. — Она ведь племенная кобыла, и в том ее единственное предназначение. Неудивительно, она чувствует себя униженной, понятно, должна скрывать это, пытаясь указать вам на свое место. Вульгарна, дерзка и одинока, поэтому и вымещает злобу на вас и ваших сестрах. Это непростительно, но объяснимо.
— Я не думала… ну, не знаю, возможно, вы правы, однако я не испытываю к ней особо теплых чувств.
Кресси покусывала отвисший кусочек кожи на мизинце, и теперь он начат кровоточить. Не раздумывая. Джованни поднял ее руку и стер кровь кончиком пальца, прежде чем та капнула ей на платье. Он поднес свой палец к губам и слизал с него кровь. Кресси не издала ни звука, не шелохнулась, лишь смотрела на него своими поразительно голубыми глазами. Они напомнили ему о детских походах на рыбалку ранними утрами. Море мерцало, пока лодка отца качалась на волнах. Лодка человека, которого он считал своим отцом.
Обняв Кресси за тонкую талию, он сомкнул губы вокруг ее пальца, стал нежно посасывать его. Осторожно вытащив изо рта, провел языком по ладони Кресси, лаская губами подушечку большого пальца. Совершенно неожиданно страстное желание, будто раскаленная стрела, вонзилось ему в пах. Что он делает?
Джованни вскочил, поправил полы фрака, чтобы скрыть вещественное доказательство своего возбуждения.
— Я просто хотел предотвратить… Извините, мне не следовало так вести себя столь… неподобающим образом, — резко сказал он.
Ей следовало остановить его! Почему она не остановила его? Ведь для нее это означало лишь то, что он инстинктивно действовал из лучших побуждений, не дал крови капнуть на платье. Вот и все. Возбуждение тоже пришло инстинктивно. По правде говоря, он не желал ее. Совсем не желал.
— Выдался долгий день, — произнесла Джованни, выдавив холодную улыбку. — С вашего позволения, мне хотелось бы познакомиться с теми, кого я должен писать, затем я подыщу место для студии. Там и поужинаю, если вы будете так добры и распорядитесь, чтобы мне принесли что-нибудь поесть.
— Значит, вы останетесь при своем мнении и не станете ужинать вместе с нами?
Кресси выглядела столь несчастной, что он чуть не сдался. Джованни решительно покачал головой:
— Я уже говорил, не люблю, когда меня отвлекают во время работы. Мне необходимо сосредоточиться.
— Да. Разумеется. Я все понимаю, — кивнула Кресси и встала. — Если вы начнете писать меня, это тоже отвлечет вас. Нам следует отказаться от нашего маленького эксперимента.
— Нет! — Он поймал ее за руку. — Кресси, я хочу писать вас. Я должен написать вас. То есть следует доказать, что вы не правы, — добавил он. — Доказать, что живопись не сводится к набору правил и в глазах художника обитает красота. — Он провел пальцем по контурам ее лица, начиная с хмурого лба и кончая нежной щекой и подбородком. — Вы ведь поможете мне, правда?
Кресси взглянула на него. Ее глаза ничего не выражали, но вдруг она удивила его едва заметной кривой усмешкой.
— О, сомневаюсь, что вам удастся изобразить меня красивой. Откровенно говоря, я постараюсь сделать все, чтобы у вас это не получилось. Вы же понимаете, от этого зависит истинность моей теории.
Глава 3
Кресси стояла у окна классной комнаты, расположенной на самом верху дома, и рассеянно наблюдала, как Джеймс и Гарри решают арифметические задачи. Близнецы Джордж и Фредерик сидели за соседней партой и старательно рисовали цветными мелками. Царила непривычная тишина. На этот раз мальчишки воздержались от проделок, ведь им пообещали, что в случае хорошего поведения они будут пить чай в обществе мамы. В углу комнаты Джованни, пристроив на коленях большой лист бумаги, делал предварительные наброски портрета. Мальчики его нисколько не отвлекали, чего нельзя было сказать об их сестре.
Кресси думала, Джованни полностью увлекся работой. Художник не позволял ей взглянуть на рисунки, поэтому она смотрела на него, что не составляло труда. Он действительно был довольно красив, тем более совершенный лоб исказила недовольная морщинка, подчеркивая в его чертах нечто присущее сатиру. Все это, плюс резкие скулы, решительный подбородок, сильно контрастировавший с полными губами, густыми шелковистыми ресницами, придавало его женственным чертам решительно мужской характер.
Его длинные изящные пальцы почти не испачкал угольный карандаш, которым он работал. У нее же руки перепачкались мелом, платье смялось и стало грязным в том месте, за которое хватался Гарри. В волосах, естественно, царил привычный беспорядок. Одежда Джованни выглядела безупречно. Он снял фрак и аккуратно закатал рукава рубашки. Кресси даже не могла представить его неопрятным. Его покрытые шелковыми черными волосами руки загорели и были скорее жилисты, нежели мускулисты. Он казался скорее гибким, нежели сильным. Он из кошачьей породы? Нет, это не то слово. Он не похож на хищника, и, хотя в его внешности сквозило нечто прирожденно чувственное, была заметна также твердость, напоминавшая сверкающий отшлифованный алмаз. Если бы это не стало уже избитой истиной, Кресси сказала бы, что в нем заметно нечто дьявольское.
Она следила за Джованни, пока тот изучал мальчишек. Его взгляд был холодным, оценивающим, почти отстраненным. Джованни смотрел на них, будто это были не мальчишки, а неодушевленные предметы. Ее братья, когда их впервые представили Джованни, вели себя шумно, рисовались, каждый старался привлечь к себе его внимание. Полное безразличие художника к проделкам сбило с толку мальчишек, так привыкших, что их балуют. Они ведь нисколько не сомневались, что являются самыми важными во всей Вселенной. Кресси пришлось прикусить губы, чтобы не расхохотаться. Полное невнимание оказалось для братьев совершенной неожиданностью. Ей следовало запомнить, сколь эффективным оказалось поведение Джованни.
