Констанс Хевен - Тень любви
– Попросите ее подняться, пожалуйста.
Он напряженно слушал чьи-то шаги по деревянной лестнице. Затем раздался стук в дверь. Когда гостья вошла, Дэниела внезапно охватило легкое отчаяние, даже неверие, смутное чувство, что произошла ошибка! Эта стройная девушка в ярко-синем платье, с высоко поднятой головой, усталым взглядом больших голубых глаз, обрамленных густыми ресницами, не могла быть его младшей сестрой. Та девочка была маленькой, горько плачущей потому, что ее забирали от брата. А эта была молодая женщина с рыжевато-каштановыми волосами.
– Сестричка? – как-то скованно пробормотал Дэниел. – Малышка Кейт?
– Да, Дэн, – сказала она с гордостью в голосе, глядя на его шесть футов роста. И вдруг в ее спокойном, милом голосе, в приподнятом подбородке, он увидел свою мать, свою красавицу мать, какой она была до того, как горе и борьба за жизнь не подорвали ее силы.
Оба смущенные, Дэниел и Кейт бросились друг к другу, они обнимались и говорили одновременно, громко смеялись.
– Как ты меня нашел, Дэн? – спросила Кейт. Дэниел пустился в подробные объяснения, а девушка радостно смеялась.
– Дорогой старик Родди, он спас мне жизнь. Он и его жена – это замечательные люди. После долгих месяцев ада, оказавшись затем рядом с ними, я решила, что попала в настоящий рай.
Дэниелу казалось, что они проговорили уже много часов подряд, а он никак не мог ей всего рассказать. Кейт родилась уже после самой трагической страницы их с матерью жизни – жестокой казни отца. Поэтому для нее это событие не имело такого значения, как для него.
Следующие несколько дней брат и сестра почти не расставались. Несмотря на то, что они за эти дни подружились и вновь полюбили друг друга, годы, проведенные в разлуке, давали о себе знать. Кейт оставалась для Дэниела незнакомкой, любимой, милой незнакомкой, о которой он каждый день узнавал что-то новое. Он не пошел в первый день слушать, как она поет в трактире. Он очень мало знал о таких местах, а то, что знал, не одобрял. Он боялся разочароваться, иначе бы он не смог посмотреть Кейт в глаза. Дэниелу не хотелось показывать ей своего разочарования. Он хорошо понимал ее сильное стремление вырваться из бедности и нищеты. Он хотел любить ее, заботиться о ней, но знал, что должен делать это очень осторожно, ведь Кейт гордилась своей независимостью, даже немного бравировала этим, таким способом защищаясь от его взглядов на жизнь.
Только через неделю Кейт, наконец, уговорила Дэниела послушать ее. Было воскресенье, и девушка повела брата на свое любимое местечко, на Хэмпстед Хэр. Туда, где росли старые деревья. Здесь можно было увидеть прыгающих белок и прячущихся зайцев, откуда был виден купающийся в дымке летнего зноя Лондон.
Кейт шла рядом с Дэниелом, держа в руках свою шляпку, ее каштановые волосы слегка развевал ветерок. Она шла и тихонько напевала сама себе какую-то дивную мелодию. Голос ее был низким и сладким, и Дэниел был просто очарован, он просто заслушался:
Нас разлучил апрель цветущий, бурный.Все оживил он веяньем своим.В ночи звезда тяжелая СатурнаСмеялась и плясала вместе с ним.Но гомон птиц и запахи, и краскиБесчисленных цветов не помоглиРождению моей весенней сказки.Не рвал я пестрых первенцев земли.Раскрывшиеся чаши снежных лилий,Пурпурных роз душистый первый цвет,Напоминая, мне не заменилиЛанит и уст, которым равных нет.Была зима во мне, а блеск весеннийМне показался тенью милой тени.
– Что это такое? – спросил Дэниел, улыбаясь. – Я никогда не слышал этой песни.
– Это один из сонетов Шекспира. Родди заставил меня выучить многие из них наизусть. Знаешь, Дэн, пока я не присоединилась к труппе актеров, я ничего не знала о жизни, об искусстве. В приюте меня научили немного читать и писать, да еще складывать два плюс два, но я даже никогда не видела книг. А Родди Краун всегда возил с собой кучу всяких книжек: поэзия, пьесы, исторические романы. Он следил, чтобы я их читала и учила некоторые стихотворения наизусть. Он, бывало, говорил, что в трудные минуты эти стихи обязательно вспомнятся и утешат. Как думаешь, он был прав?
– Откуда же мне знать, Кейт? Я никогда не имел дела с поэзией или еще чем-то в этом роде.
– Тогда ты обязательно должен узнать, как прекрасно знать поэзию! – Девушка резко остановилась и посмотрела серьезно на брата. – Когда ты придешь послушать, как я пою? Тебе ведь известна только половина меня, внешняя половина. Но есть еще и внутренняя. Ты боишься, скажи, Дэн?
– Ну, конечно же, нет… С чего ты взяла? – сказал он растерянно.
– Тогда приходи! Я настаиваю, – звонко расхохоталась Кейт.
– Хорошо, приду, – буркнул Дэниел.
– Смотри, братик… Ловлю тебя на слове, – не унималась Кейт.
Они взялись за руки и так пошли, весело о чем-то болтая. Дэниел чувствовал себя бесшабашно счастливым, он не понимал, как эта девушка, которую он недавно узнал, смогла завладеть его сердцем и так подействовать на его взгляды, как она раскрепощает, расширяет его кругозор.
Кейт не позволила Дэну забыть о своем обещании, и когда однажды он раньше обычного вернулся домой, она сидела на его кровати, листая разбросанные вокруг книги, и дожидалась его.
Кейт посмотрела на брата и, улыбнувшись, сказала:
– Я пыталась что-нибудь разобрать в твоих книгах, но они для меня слишком заумные. Ни стихов, ни пикантных рассказов.
– Едва ли наша жизнь – сплошная поэзия, верно?
– Она может такой стать. Знаешь, Дэн, что с тобой? Ты слишком серьезен. Наверное, из-за того, что ты столько лет общаешься с этими твоими членами секты методистов.
– Кейт, ты ведь не знаешь, они хорошие люди!
– О Боже, я верю, но есть еще такая вещь, как, знаешь, быть слишком правильным. И если иногда ты не можешь позволить себе посмеяться, повеселиться, и в твоей жизни нет места приключениям, значит, ты мог бы с таким же успехом находиться и в могиле. Этому меня научила жизнь с актерами. Временами нам было очень трудно, особенно в дождливую погоду, когда на представление не шел зритель и у нас не было денег на еду, но так или иначе мы всегда могли повеселиться, найдя в печальном и трудном забавные стороны. И понимаешь, Дэн, это в самом деле помогало. Особенно часто вспоминали разные случаи, которые происходили во время спектаклей. Самым популярным персонажем таких рассказов у нас был Гаррик, замечательный актер. Он закончил свою жизнь, будучи директором театра в Лондоне. Гаррик давно умер, но рассказы о нем и его игре ходят среди актеров до сих пор. Когда Гаррик представлял короля Лира, публика всегда громогласно его вызывала, а во время сцены, где он рыдает над телом Корделии, зрители буквально обливались слезами. Но однажды игра Гаррика показалась совершенно необыкновенною. Взор его не изъявлял печали, и он едва удерживался от смеха. То же самое заметили и у прочих актеров. Прекрасная Корделия вдруг вскочила с места и побежала за кулисы. Все актеры со смехом последовали за нею, и сцена опустела. Публика не могла понять столь странной развязки трагедии, но вскоре громкий хохот зрителей обнаружил причину происходящего. Оказывается, толстый лондонский откупщик занял место прямо против сцены, а собака его, большой дог, вошла с ним в театр и по обыкновению поместилась у ног хозяина. Потом она приподнялась на задние лапы и, опершись передними на перила оркестра, спокойно следила за сценой. От тесноты и тучного сложения откупщик вспотел и, чтобы вытереть пот со лба и затылка, снял свой огромный парик и надел его собаке на голову. Гаррик и другие актеры, увидя собаку в парике, при всем желании не могли удержаться от смеха. Дэниел улыбнулся.
