Мэри Бэлоу - «Хранимые ангелами»
Она отчаянно хотела, чтобы он ответил «да». Она до боли желала этого, того, что казалось немыслимым всего полтора дня назад. И она поняла, что хотела этого всегда. Все те годы, когда его не было в Англии и он подвергался опасности, а она была еще совсем юной. Все те кошмарные месяцы после их свадьбы, когда она была в полной растерянности. И все те месяцы после того, как она оставила его и ждала, что он приедет, чтобы вернуть ее. И потом, все эти унылые годы.
– Я начинаю, – медленно сказал он, – верить в чудеса. И во вторую попытку, Джун.
Он прижался щекой к ее макушке.
– Джун, ты вернешься ко мне? Ты дашь мне второй шанс? Позволишь любить тебя?
На мгновение, несмотря на все то, о чем она только что думала, Джун похолодела от ужаса. В доме их ждала общая постель. Если бы сейчас она сказала «да», то они бы не просто разделили ее, как сделали это прошлой ночью. Если бы сегодня вечером она сказала да, то они соединились бы в акте, который всегда внушал ей страх.
Но тогда она была наивной девочкой. Тогда она мечтала о нежной привязанности, о возвышенной любви. Она была не готова к плотской страсти. Она оказалась неспособной справиться с потребностями человека, который пытался изгнать демонов войны, укрывшись в теле своей жены.
Теперь она стала женщиной. Джун поняла, что она – это и тело, и ум, и душа, и что у всего этого, что вместе и есть она, имеются свои потребности, и их надо удовлетворять, если она хочет быть довольной и счастливой. Брак – это союз двух людей. Супружеская любовь – это не нечто бесплотное, не только чувства. Супружеская любовь намного богаче. Она объединяет не только души, но и тела.
Она хотела слить свое тело с его телом. Она хотела быть с ним.
Она хотела быть его женой.
– Я буду нежен, любимая, – начал он неуверенно, с трудом выговаривая слова. Она по-прежнему молчала. – Если ты хочешь, то мы просто будем лежать рядом, как прошлой ночью. Это было чудесно. Мы стали друзьями. Этого будет вполне достаточно. Если ты хочешь именно этого.
– Нет, – она уткнулась ему в плечо. – Этого недостаточно, Эллиот. Между нами должно быть или все, или ничего. Я бы предпочла все, пожалуйста.
Какое-то время он не шевелился и ничего говорил. Но она чувствовала, как прерывисто он дышит.
– Да, – наконец ответил он. – Джун, давай не спрашивать, что происходит и почему. И еще. Давай позволим этому случиться.
Он повернулся и повел ее в тепло и покой маленького дома.
Ссылка:
(1) Ев. от Матфея 18,20: "Ибо, где двое или трое собраны во Имя Мое, ТАМ Я ПОСРЕДИ НИХ" (Прим перев).
Часть 11
Он заметил, что у него дрожат руки и пересохло во рту. Ему безумно хотелось быть безупречным. После того, как Джун бросила его, у него было множество женщин, впрочем, до женитьбы их тоже хватало. Но теперь он понял, что никогда прежде не занимался любовью.
Даже с Джун. Даже со своей женой, любовью всей своей жизни. Он отчаянно попытался брать у нее, чтобы у него самого была возможность хоть что-то отдавать. Он считал, что у него вообще нет ничего сколь-нибудь ценного, чтобы отдавать. У него есть только руки, покрасневшие от крови, и сердце, ожесточенное близостью к смерти и насилию. И душа, которая тосковала по нормальной жизни, но не знала, где ее найти, кроме как в теле своей юной жены, в ее нежности и невинности.
Тогда он не понимал, что на самом деле у него имелось то, что бы можно было отдавать. Нечто бесценное. Самый драгоценный дар. Он умалил даже свою любовь к ней.
Теперь он знал, что ей подарить. Он знал, что каким-то образом получил возможность сделать ее счастливой – и сегодня ночью, и на всю оставшуюся, как он надеялся, совместную жизнь.
И все же его тревожила безмерность того, что он должен был дать, и потребность сделать это безупречно. Его руки и губы дрожали.
Так же, как и ее.
Он задул свечу и обнаженным подошел к Джун. Снял с нее ночную рубашку и отбросил в сторону. Они коснулись друг друга дрожащими, вопрошающими руками. Они поцеловали друг друга дрожащими, тоскующими ртами. Они шептали друг другу нежности, чего прежде никогда с ними не случалось.
– Любовь моя, – шептала она голосом, хриплым от желания. – Да, иди ко мне. Я больше не боюсь. Я стала женщиной. Иди ко мне, любимый.
– Моя единственная, – шепнул он ей на ухо, когда накрыл ее собой. Он опирался на руки, чтобы не давить на нее тяжестью своего тела. – Теперь нечего бояться. У меня есть, что дать тебе – я хочу дать тебе мою любовь. Я не хочу только брать.
Он медленно подготавливал ее, сдерживая себя, чтобы желание не заставило его резко ворваться в нее, вызвав напряжение и страх, то, что прежде он всегда чувствовал в ней. Но когда он уже полностью вошел в нее, она приподняла бедра, молчаливо приглашая его войти еще глубже, а когда он начал двигаться, то обвила его ногами, крепко сжала их, и стала подстраиваться под ритм его движений, пока не уловила его.
И тут он кое-что открыл для себя. Он обнаружил, что отдавая, также получает, что любя – тоже любим. Он любил ее долго-долго, чтобы она узнала, что это может приносить наслаждение, любил нежно, чтобы она поняла, что в плотской любви не должно быть уродства, боли и страха. Он любил ее неспешно, так, чтобы она почувствовала себя обожаемой. Он не торопился, ему нужно было время, чтобы стереть из памяти ее души и памяти ее тела воспоминания об его отъявленном эгоизме.
И он был вдвойне вознагражден. Он чувствовал, что каждый его толчок доставляет ей удовольствие. Он чувствовал, что оно усиливается и становится чем-то большим, чем просто удовольствие, и наконец с удивлением понял, что она пробудилась к страсти и сможет достичь вершины, если он даст ей время. И он дал ей его, двигаясь сильно и мерно, пока не ощутил, что ее разрядка близка, и неподвижно замер глубоко в ней. Он почувствовал, что сейчас она закричит, и ртом поглотил ее крик. Крик своей женщины, достигшей вершины телесного наслаждения.
Он вовсе не стремился получить наслаждение. Он старался только для нее. Но в тот же миг, когда поймал ртом ее крик, он испытал собственную мощную разрядку и излился глубоко в нее, мучительно выдохнув стон в ее рот. Пока затихали отголоски страсти и они вместе медленно погружались в безмятежный сон, он понял, что подарок, который они дали другу, исходит не только от них самих, но, каким-то образом, от чего-то или кого-то извне. От всего дома, от всего их окружающего. От духа Рождества. От тех двух, которые нашли их в метели, спасли и привели в это пристанище.
Если бы он мог ясно мыслить и был бы в состоянии повернуть голову, то, возможно, увидел бы их, стоявших по обе стороны кровати, и сиявших так же, как днем ранее они ослепительно сияли сквозь пелену снега.
