Валери Кинг - Любовное состязание
Ну уж нет, не на того напали! В отчаянной попытке развеять колдовство, проникшее ему в плоть и в кровь, Конистан подстегнул своих серых, подобранных под стать коней, и на рысях подкатил к имению. Ветер, обвевавший его щеки, и в самом деле помог виконту прийти в себя. Он даже почувствовал, что к нему в какой-то мере возвращается прежний боевой задор.
Однако вид величественной барской усадьбы сэра Джайлза Пенрита, выстроенной из того же синеватого местного камня, что и дома селения, вновь расстроил все его планы. Открывшийся взору Конистана дом излучал то же колдовское очарование, что и оставшаяся позади деревня Уэзермир. Большая часть здания была укрыта плющом, темно-зеленые листья которого трепетали на ветру и в свете солнца казались громадной стаей крошечных бабочек, порхающих вокруг дома. Парадный вход был обрамлен аркой ползучих желтых роз. Их нежный аромат подобно поцелую приветствовал Конистана, когда он осадил лошадей на усыпанной гравием подъездной аллее.
В здешних местах он не знал ровным счетом никого, поэтому, увидав внушительный особняк, скорее похожий на замок, в этом уединенном уголке королевства, который считал чуть ли не землей варваров, надменный виконт был приятно удивлен. И в самом деле, графство Камберленд прославилось не только красивейшими озерами. Это был край бесплодных пустошей, мрачных болот, суровых зим и нищих поэтов. Расположенное на берегу озера имение Фэйрфеллз и возвышавшаяся в какой-нибудь сотне ярдов от него старинная приходская церковь романской архитектуры изменили предвзятое и несправедливое мнение об этих местах, сложившееся у Конистана. Люди здесь явно жили по старинке, земля казалась нетронутой с незапамятных времен, но зато дома были выстроены на века, и все вокруг как будто дышало надежностью и величавым покоем. Ему понравилось то, что он увидел. Дом выглядел великолепно, на многих окнах виднелись двойные шторы: тяжелые гардины из красного бархата и мягко присборенные занавеси из тонкого белого муслина. Продуманный контраст поражал глаз красотой и элегантностью. Вид дома в целом, подумал Конистан, передавая вожжи груму и спрыгивая с повозки, живейшим образом напоминал о молодой хозяйке. Муслин был символом ее нежности, свидетелем которой ему не раз уже доводилось бывать в тех случаях, когда она не подозревала о его присутствии. Бархат напоминал о ее врожденной элегантности, ну, а камень — эта мысль пришла к нему подобно озарению — олицетворял собою ту часть ее существа, которая еще не пробудилась к жизни: ее сердце. В ту самую минуту, когда ему вспомнилась изначальная цель — завоевать сердце Эммелайн, — сонливость окончательно покинула Конистана, и он почувствовал себя как никогда бодрым и готовым вступить в бой с мисс Эммелайн Пенрит.
7
«Завтра поутру, — с огромным удовлетворением подумала Эммелайн, срезая один за другим побеги тимьяна у себя в саду, — когда съедутся гости, начну плести свои чары».
Улыбаясь этим праздным мыслям и неторопливо продвигаясь вдоль грядок и клумб, девушка всей грудью вдыхала чудесные ароматы душистых трав. Накануне вечером она навестила гадалку, самую старую обитательницу цыганского табора, и кое-что из предсказаний старухи невольно застряло у нее в голове, хотя она и считала подобные пророчества вздором. Вот и сейчас в ушах молодой хозяйки поместья все еще звучал гортанный и низкий голос цыганки, она по-прежнему ощущала прохладное прикосновение иссохших пальцев к своей ладони, пока та гадала ей по руке. Впрочем, больше всего Эммелайн радовалась счастливой улыбке на изрезанном морщинами смуглом лице прорицательницы, неизменно встречавшей ее, когда она возвращалась из Лондона.
Вот и на этот раз, когда Эммелайн попросила ей погадать, старуха радостно кивнула. Ее лицо напоминало источенные ветрами утесы, со всех сторон обступившие озеро. Она вновь повторила свое прежнее предсказание, не претерпевшее никаких изменений: в один прекрасный день Эммелайн суждено выйти замуж за дворянина, обладателя несметного богатства, и родить ему шесть сыновей и шесть дочерей.
Замедлив шаг и поднеся к губам листок мяты, девушка вновь припомнила слова старой цыганки. Глубоко запрятанная печаль овладела ею при мысли об этом пророчестве. Никто на свете, даже ее мать, не знал о взятом ею на себя обете безбрачия. Эммелайн боялась, что если когда-нибудь откроет родителям свое тайное решение остаться старой девой, отец сам подберет ей жениха и принудит к замужеству. Поэтому она просто делала вид, что ее сердце еще никем не затронуто. Впрочем, это, по крайней мере, было правдой. Однако причины, побудившие ее выбрать для себя одиночество, крылись гораздо глубже.
Возвращение домой по окончании лондонского сезона лишь укрепило убежденность Эммелайн в том, что ее решение было правильным. Вернувшись, она обнаружила, что ее мать вот уже больше двух недель прикована к постели невыносимой болью в суставах. Последние пятнадцать лет на глазах у Эммелайн молодое и стройное тело ее матери постепенно скрючивалось и искривлялось под безжалостным воздействием ревматизма. Боль лишала бедную женщину возможности двигаться и радоваться жизни, в конце концов ей не осталось ничего иного, как коротать свои дни в инвалидном кресле.
Той же болезнью страдала и бабка Эммелайн с материнской стороны. Ни та, ни другая никогда не жаловались, напротив, обе стоически переносили страдания. Но Эммелайн слишком хорошо знала себя и понимала, что не сможет так же кротко примириться с болезнью, наверняка, как ей казалось, унаследованной ею от матери, да к тому же может передать ее своим собственным будущим детям. Уж лучше им не рождаться на свет Божий, чем быть обреченными на страдания, как ее мать и бабушка.
Она уже замечала первые признаки подступающего недуга: последние несколько месяцев ее неотступно преследовала ноющая боль в запястье. Верно, все началось, когда она во время верховой прогулки упала с лошади и вывихнула руку, но даже ей, светской девице, неискушенной в медицине, было известно, что обычное повреждение уже давным-давно должно было зажить без следа. И сейчас, сгибая и разгибая руку, Эммелайн почувствовала, как ее охватывает тихая, сладкая грусть. Хотя она и знала, что ей предстоит окончить свои дни в одиночестве, все-таки было удивительно приятно услыхать от старой цыганки предсказание о шести сыновьях и шести дочерях.
Чтобы окончательно не впасть в уныние при размышлении о столь безнадежном предмете, Эммелайн одернула сама себя и вновь занялась сбором душистой зелени. Позднее, во время турнира, решила она, непременно нужно будет пригласить всех его участников посетить табор. Пусть и они испытают на себе дивную магию цыганских чар! Ей так хотелось, чтобы все ее гости повеселились от души! Оставалось лишь надеяться, что присутствие виконта Конистана не омрачит праздника и не помешает осуществлению ее замыслов. Она желала не только увидеть Грэйс счастливо обвенчанной с человеком, сумевшим пленить ее сердце, но и доставить настоящую радость всем остальным. Для достижения этой цели она трудилась прилежнее, чем самая работящая из служанок. Продолжая срезать веточки лаванды, майорана и мяты, Эмме-лайн уже предвкушала грядущие события, сулившие много веселья и смеха.
