Лоретта Чейз - Дочь Льва

С этим Вариан не мог спорить. Его вина, что она не смогла убежать, а Персиваль в руках извращенцев.

— Согласен, я в ответе за всю эту неразбериху, — признал он. — Учитывая, как глупо я себя вел, я не должен удивляться тому, что ты не спешила открыть мне свой секрет.

Кажется, это ее успокоило, потому что она ответила уже не так враждебно:

— Я думала, что для всех безопаснее, если вы не будете знать. Вы бы стали иначе со мной обращаться или случайно проговорились, а другие бы это заметили и разоблачили меня.

В этом тоже был смысл. При всей ее молодости, у нее голова на плечах. Вариан печально улыбнулся.

— Персиваль говорил, что его дядя не только храбрый, но и проницательный человек, — сказал он. — Кажется, ты унаследовала эти его качества, как и внешний вид.

Враждебное выражение совсем исчезло из ее зеленых глаз, их заволокла печаль.

— Я была для него и сын, и дочь. — Ее голос слегка дрожал. — Он научил меня всему, что я знаю. Я хорошо говорю на четырех языках, а на турецком умею ругаться. Я отличный стрелок и владею холодным оружием. Я могу позаботиться о себе — и о нас обоих. Вскоре вы обнаружите, что со мной не нужно обращаться по-другому из-за того, что я женщина.

Наверное, по лицу Вариана было видно, что он сильно сомневается, — а как же иначе, если перед ним сидело воздушное существо с зелеными очами? — потому что она напряженно вскинула голову и добавила:

— Я не слабая, нервная женщина, которая поднимает шум из-за пустяков. Я забуду нанесенное мне оскорбление и доставлю вас в Тепелену — если вы простите мне мой обман.

— Это очень… великодушно, — сказал Вариан, — но…

— Не бойтесь, — нетерпеливо прервала она. — Я боец, шрамы это доказывают. Здесь, — она показала на руку, — и здесь, — похлопала себя по бедру. — Но человек, который в меня стрелял, уже мертв. Наши люди называют меня «маленькая воительница». Можете спросить в Рогожине или где угодно, вам все скажут.

— Стрелял? — Холод пробежал по его спине.

— О да. — Она закатала рукав и показала шрам. Плечо было нежное и белое, гораздо белее, чем сильные, загорелые кисти рук.

— Не надо, я верю, — резко сказал он. Господи, какая сволочь послала пулю в это хрупкое, нежное тело? Ему стало тошно.

— Голова болит, эфенди? — участливо спросила она. — Вы очень побледнели. Наверное, вам лучше лечь.

Голова шла кругом от всего этого потока информации, и Вариан охотно лег. Сейчас нет смысла ее уговаривать. От горя она плохо соображает. Даже ее участие — на грани паники.

Но забота его тронула: девушка подоткнула ему одеяло, как слабому ребенку; должно быть, она решила, что он в опасности, потому что снова легла рядом с ним и приказала Петро устроиться по другую сторону, чтобы его светлости было теплее.

Ее опека продолжалась и на следующее утро, пока Вариан не увидел, что она укладывает сумку. Он мягко указал ей, что они никуда не пойдут.

Ее лицо окаменело.

— Потому что вы не доверяете проводнику-женщине?

— Юной девушке, — поправил Вариан. — Я не тебе не доверяю, а…

Дальше она не стала слушать, вскинула сумку на плечо и вышла из хибары. И хотя Петро в панике заверещал, у Вариана было сильнейшее искушение отпустить ее. Правда, альтернатива была одна — связать.

Беда в том, что отпустить ее одну было равносильно убийству — и это после того, как она и ее друзья спасли ему жизнь. Чтоб ей пусто было! Вариан скрипнул зубами и вихрем вылетел из хибары вслед за ней.

Глава 4

«Али будет пускать слюни, увидев этого человека», — подумала Эсме, когда они через два дня подошли к Рогожине. Хотя двор визиря мог похвастать самыми красивыми юношами Оттоманской империи, рядом с английским лордом все они будут выглядеть троллями. Высокий, хорошо сложенный, он вышагивал с надменностью султана даже тогда, когда они пробирались по болоту под непрерывно хлещущим дождем. Его высокомерие вызывало уважение: простой смертный в таких условиях умеет только браниться. К тому же его внешний вид не одного царедворца заставит лить слезы.

У него прекрасная гладкая кожа, как у избалованной наложницы, хотя красота его сугубо мужская, — для многих мужчин непреодолимый соблазн. Но им придется тосковать понапрасну.

Петро сказал, что английский лорд имеет склонность к женщинам. Хотя распущенность лорда общеизвестна, итальянки летят на него, как мухи на навоз. Конечно, похвастался болтливый Петро, лорд выбирает только самых красивых и искушенных из тех, кто бесстыдно предлагает ему себя.

Драгоман поделился с ней информацией, пока хозяин спал. Петро предупредил: если Эсме отправляется с ними, она должна помочь ему присматривать за хозяином, чтобы он не делал авансов добропорядочным албанкам, иначе все они будут втянуты в кровную месть.

— На пути в Тепелену он вряд ли встретит женщин другого сорта, — отвечала Эсме. — Куртизанок здесь не бывает. Скажи ему, чтобы он просто подождал. Али даст ему столько, сколько он пожелает.

— Нет, это ты скажи, меня он не слушает. Говорит, что не понимает мой английский. Ты ему скажи и все объясни так же хорошо, как позавчера. Я думал, он прибьет тебя, но ты ругалась, а он только улыбался и слушал.

Сейчас англичанин не улыбался. Его серые глаза были прикованы к бедной деревеньке, лежащей перед ними, а лицо застыло.

— Рогожина, — сказала она. — Я вам говорила, что мы дойдем к вечеру.

— Ты сказала, что это важный город. Я насчитал шесть домов, вернее, лачуг. Трудно понять, где тут кончается грязь и начинается архитектура.

— Я говорила, что это место — важная точка пересечения дорог. Здесь встречаются две ветви древнеримской Виа-Эгнатия, одна идет из Аполлонии, другая — из Дурреса.

— Значит, как ни прискорбно, римляне пренебрегали содержанием дорог. Даже если вообразить, что Август Цезарь обладал божественной силой, как о нем говорят, я бы высказал ему неповиновение за невнимание к дороге, хотя бы к одной из двух, в этом забытом Богом море грязи. За два дня преодолеть двадцать миль — и прийти к горстке заляпанных хибар, которые, насколько я могу судить, брошены человеческими обитателями лет шестьсот назад.

— А вы ожидали увидеть Париж, эфенди?

— Я надеялся на что-то хотя бы отдаленно напоминающее о цивилизации.

Эсме испытала сильнейшее желание привести свой башмак в соприкосновение с его задницей, но сказала себе, что он как избалованное дитя и ничего лучшего ждать от него не приходится. Зато им, как ребенком, легко управлять. Если бы не это, они и сейчас сидели бы в том тесном убежище в устье Шкумбин.

По счастью, она нужна ему гораздо больше, чем он ей. Может, в Англии он могущественный лорд, но в Албании совершенно беспомощен.