Густав Даниловский - Мария Магдалина
Потому что вверху купается Мария Магдалина, и все рыбы сбежались любоваться чарами ее тела, тереться золотистой чешуей о ее белые бедра и играть с ее кудрями, когда она плещется в воде!
Почему так дрожат тростники, хотя и нет ветерка?..
Потому что вблизи купается Мария Магдалина, изгибает свои бедра, вытягивает свои белые руки и пляшет над водой, словно радужнокрылая стрекоза.
Счастливый ручей! Ты протекаешь через ее красоту и уносишь с собою ее прекрасное отражение к голубоватым волнам озера.
Когда ты родилась, Мария, не Геката, а Афродита бодрствовала над криком матери твоей, баюкали тебя хариты и явилась ты, розовая, как Эос, сияющая, как мрамор Тентеликона, роскошная формами, как Коринфская колонна, Почему ты держишь свои груди в золотой сетке? Выпусти их. Пусть, словно белые голуби, они предшествуют роскоши твоей фигуры.
Я знаю чудесный садик, где цветут красные маки… Я хотел бы упиться ими навеки: это губы твои, Мария Магдалина!
Я знаю среди белых лилий свитое из лепестков розы гнездо наслаждений. Там хотел бы я уснуть без сил…»
— И я также! — узнала Мария грубый голос Катуллия.
— Не мешай, — остановил его Сципион. «Амур, — продолжал Тимон, пристраивай свой лук на бедрах Марии Магдалины! Стрелы твои пробьют самый крепкий панцирь, самый мощный щит и попадут прямо в сердце. Ты угодил мне в сердце, и я пил бы тебя, Мария, как кипящее вино, носил бы, как плащ!»
— Но на руках., - прервал Катуллий.
— Не мешай, — отозвалась на этот раз Мария, выступая из угла.
— Эвоэ! — воскликнули юноши.
— Заря всходит! — с восторгом вскрикнул Тимон.
— Сейчас сойдет, — засмеялась Мария, сбежала вниз по лестнице, а за ней Дебора.
— Наконец-то мы выманили тебя, — окружили они ее.
— А где лектика? — спрашивала Мария.
— Вот она, — ответил Сципион, сплетая вместе с Тимоном руки, и они понесли Марию, охватившую их за шеи.
Октавий с факелом и Саул, игравший на цитре, пошли впереди. Сзади сопел Катуллий, который тотчас же стал ухаживать за Деборой так настойчиво, что та запищала.
— Оставь ее, а то она потеряет мою шкатулку.
— Что она хранит в ней? Добродетель?
— Не о добродетели ее я тревожусь, но о моих драгоценностях., Несите меня к Мелитте!
— Мы лучше отнесем тебя к себе!
— Не сомневаюсь, но она ждет меня.
— Мы тоже ждали.
— Я обещала ей, а не вам!..
— Я и без обещания приму, — забурчал Катуллий.
— Иди к Коринне, медведь! — ответила ему Мария, — Я выбрал там уже весь мед, а ты полна сладости, словно улей.
— Но и жал также…
— Жала мне не нужно, у меня есть свое. Все замолкли, пробираясь через Кедронский поток.
— Ну, а теперь будьте приличны: нас могут люди видеть…
Мария соскочила, обтянула платье и закрылась вуалью. Октавий погасил факел, и все повернули в извилистую уличку.
Когда они остановились перед белым домом, окруженным высокой стеной, Тимон застучал щеколдой. Калитка открылась, и все пошли по красному ковру, разостланному по случаю прибытия Марии. На пороге дома появилась бледная от счастья Мелитта, одетая в мужскую тогу. Она взяла Марию одной рукой под локоть, другою под коленку и торжественно ввела ее в комнату, украшенную цветами и устланную мягкими циновками. За ними последовала молодежь.
— Ах, эта тога, и эти ваши лесбийские обычаи! — возмущался Сципион.
— Третьего дня я видела, как ты ластился к накрашенному мальчику… уколола его Мелитта.
— А что же нам делать, коль скоро вы отталкиваете нас. Приходится помогать друг Другу.
— Ты в хорошую пору собралась к нам, Мария, — говорил Катуллий, — у нас будет веселье, пиры по случаю прибытия из Рима Деция Муция, богатого юноши из сословия всадников. Его милостиво отправляет к нам в изгнание декрет Тиверия.
— За что?
— О, это такая длинная история, что я могу ее рассказать только за кратером вина или с девушкой на коленях. Иначе — нет! — и Катуллий залихватски подбоченился.
— У него всегда одно и то же в голове, — постукивая себя пальцем в лоб, заметила Мелитта, но все-таки велела невольнице принести вина.
— Одно и то же, но всегда хорошее. Мой принцип: carpe diem![1] Единственные жертвы, какие я когда-либо приносил богам, это дар Бахусу и голубь Венере. За это они милостиво пекутся обо мне. А теперь слушайте, — начал Катуллий, поднимая полный калликс с двумя ушками и художественно сработанной ножкой, — погубила его женская… добродетель! Деций увлекся так же сильно, как я Марией, некоей Паулиной, женой Сатурнина. Но Паулина — увы! — была настолько глупа, что отвергла с негодованием не только его ухаживание, но и двести тысяч драхм, которые Деций предложил ей за одну короткую летнюю ночь.
Сопротивление Паулины до такой степени разожгло избалованного постоянным успехом у женщин Деция, что жизнь без нее показалась ему невозможной, и он решил открыть себе жилы в ванне. По счастью вольноотпущенница его отца и нянька Муция Ида, удивительно ловкая баба, захотела помочь своему питомцу и достигла-таки своего. Узнав, что, как Паулина, так и ее муж, пылают ревностной верой к богине Изиде, она подкупила за пятьдесят тысяч драхм верховного жреца богини, который явился к Паулине и заявил ей, что сам бог Анубис воспылал к ней жгучей страстью и призывает ее на любовное свидание. И муж, и Паулина были несказанно осчастливлены этой исключительной милостью.
Паулина принарядилась, умастилась благовониями и явилась в храм. Там она съела прекрасно приготовленный ужин, а потом, когда жрецы заперли двери и погасили огни, взошла нагая на роскошное ложе. Сейчас же голый, как и пристало богу, вышел скрытый за портьерой Деций и испытал воистину божественное наслаждение, ибо Паулина славится своей красотой, а полагая, что она имеет дело с самим Анубисом, изощрялась в самых изысканных ласках, Пробыв в храме с Децием целую ночь, Паулина вернулась домой сияющая и рассказывала мужу о неслыханно нежных ласках, какими одарил ее Анубис, Через несколько дней, когда она встретилась с Децием, юноша сказал:
— Благодарю тебя, Паулина, что ты сберегла мне сто пятьдесят тысяч драхм! Анубисом был я, и полагаю, что ни в чем не обманул твоих ожиданий…
И вот, представьте себе, что значит женская гордость! Паулина сначала ни за что не хотела верить этому, и только тогда, когда он ей рассказал подробно все переживания этой ночи, назвал самые тайные признаки, которые он чувствовал на ее теле, она, не столько возмущенная лукавством и хитростью (сама в душе, наверно, рада была всему этому), сколько задетая в своем самолюбии, что это не был настоящий Анубис, рассказала обо всем мужу, Сатурнин пожаловался цезарю. Тиверий велел Иду распять на кресте, храм разрушить, а статую Изиды утопить в Тибре. Деция он покарал изгнанием, но я полагаю, что недолгим, ибо, как известно, Тиверий весьма снисходителен к такого рода человеческим слабостям, и — да продлят боги за это его жизнь как можно дольше! — с приездом Муция начнутся зрелища и пиры. Марий первый устраивает в его честь пир; мне он поручил пригласить гостей, и я приглашаю вас, Выпьем за счастливую идею; ты, Саул, сыграй нам, а мы пока устроим святилище Изиды. Мелитта будет Идой, Мария — Паулиной, а я согласен быть Анубисом.
