София Каспари - Лагуна фламинго
Виктория вздохнула. Оставаясь в Буэнос-Айресе, она скучала по этому имению, скучала по широкой степи, или, как тут говорили, по рuna, по горам, по прогулкам верхом, по своей белой лошадке Дульсинее, всегда приветствовавшей хозяйку радостным ржанием. Виктория привыкла к Санта-Селии, к старому и новому домам, к патио с коралловым деревом, к пышному саду.
Поздним вечером она вышла на прогулку с Ионой Васкесом, чтобы тот рассказал ей о том, как продвигаются работы в имении. Виктория остановилась перед мельницей, служившей ей и ее детям укрытием, когда им пришлось бежать из Санта-Селии. Заметив это, Иона отвлекся от своего отчета и спросил, не собирается ли хозяйка вновь запустить старую мыловарню, стоявшую неподалеку от мельницы. Или, предложил Васкес, можно снести старое здание и на его месте построить жилье для слуг.
Виктория, наслаждаясь прохладой вечернего воздуха, задумалась. Чувствовалось, что лето не за горами. Вдалеке слышался голос не терпящей возражений Эстеллы. Пако о чем-то спорил с ней. Двенадцатилетняя Эстелла умела найти подход к своему младшему брату. У Эстеллы и Пако были разные отцы — Пако был сыном Педро, — но у детей сложились отличные отношения. Официально и Эстелла, и десятилетний Пако считались детьми Умберто. Пако родился в браке, и Умберто не лишил мальчика своей фамилии.
В последнее время Педро брал обоих детей на конные прогулки. Пако в отце души не чаял и уже заговаривал о том, что когда-нибудь станет отстаивать права индейцев.
Вновь послышался бодрый голосок Эстеллы.
Виктория едва сдержала улыбку. Педро, несомненно, не научил девочку тому, как следует ездить на лошади настоящей даме, но зато Виктория была уверена, что ее дети смогут ускакать прочь, вовремя завидев врага. А не это ли главное? Виктория вздохнула.
«Ах, проклятье, я люблю это место! Только поэтому я вернулась сюда после всех ужасов».
На мгновение в ее сознании вновь вспыхнули воспоминания, которые она так давно пыталась подавить. Воспоминания о ее жизни здесь, жизни в семье Сантосов. О странной, болезненной любви ее свекрови к собственному сыну, любви, навлекшей страшную опасность и на Викторию, и на ее детей.
Теперь все наладилось, думала женщина, но она вынуждена была признать, что не все проблемы разрешились. Ей вновь угрожала опасность, опасность, которую нельзя было игнорировать.
Виктория отбросила эти мысли. После вчерашнего разговора с Педро она много думала ночью, ворочаясь с боку на бок. Какое же решение ей следует принять? Остаться здесь? Или настоять на том, чтобы уехать? Сколько можно тянуть с этим решением? Вдруг в какой-то момент станет слишком поздно?
В конце концов, речь шла о Санта-Селии, процветающем имении, которое, как верно подметил Педро, должна была унаследовать Эстелла. Разве не ее долг бороться за это?
Каждый год в летние месяцы, когда начинался сезон дождей и в Сальте бушевали эпидемии, богатые семьи уезжали из города, чтобы провести время до марта в более благоприятных условиях. Сан-Лоренцо, где у Сантосов был летний домик, славился красивыми пейзажами и минеральными источниками. В этом году Сантосы пригласили Умберто погостить у них. Умберто оставил свой дом в городе и поселился у своих родственников, старавшихся заботиться о члене семьи, на которого обрушилось такое несчастье.
«Я превратился в объект для жалости, — пронеслось в голове у Умберто. — Я был владельцем нескольких имений, а теперь стал жалким бедным родственником». В гостевой комнате он взглянул на себя в зеркало. С тех пор как произошли все эти жуткие события, после смерти матери он сильно похудел. Раньше Умберто был импозантным мужчиной, теперь же одежда на нем болталась. Вообще-то ему нужно было обновить свой гардероб, но для этого пришлось бы просить деньги у своей супруги, Виктории. В момент слабости — Умберто чувствовал себя виноватым — он сделал ее единственным распорядителем состояния Сантосов. Женщина не особо пользовалась своими привилегиями, но вот уже в который раз при мысли об этом в душе Умберто вскипала злость. Черт побери, он был доном Умберто, владельцем Санта-Селии, Ла-Дульче, Тре-Лома и бог еще знает скольких имений. Ему принадлежала часть акций серебродобывающих шахт в Боливии. Он был прямым потомком конкистадоров, почтенным членом общества Сальты.
Вздохнув, Умберто потуже затянул ремень, надел жилет и пиджак и застегнул их на все пуговицы. Сойдет, если никто не будет присматриваться. Он запустил пятерню в темные волосы. Со времени приезда в Сальту он отрастил усы, и хотя бы они выглядели роскошно.
Чуть позже Умберто вышел в салон. Альберто Наварро, племянник Эуфимио Сантоса, уже ждал его. До Умберто доходили слухи, что этот пижон когда-то приударял за Викторией. Оба мужчины кивнули друг другу и сели в кресла, стоявшие справа и слева от изящного маленького столика. Через какое-то время Умберто взял себе сигару из коробки и закурил.
— Приятно наконец-то уехать из этой дождливой дыры, Сальты, верно? — произнес Альберто.
«Он что, хочет поговорить со мной о погоде?» — спросил себя Умберто. В сезон дождей жизнь в Сальте и правда была невыносимой. За пределами центра города передвигаться по улицам было невозможно, ни пешком, ни на лошади, ни на повозке — дороги размывало, и все вязло в грязи. Умберто был невероятно рад уехать оттуда.
Альберто тоже взял себе сигару.
— Итак, дон Умберто… — начал он.
«По крайней мере, он знает, как ко мне обращаться», — подумал Умберто.
— Конечно, мы здесь не для того, чтобы говорить о погоде.
Умберто кивнул. Ему было любопытно, что собирается обсудить с ним родственник.
— Некоторые из нас, — продолжил юноша, — совершенно не согласны с тем, что случилось в Санта-Селии.
Умберто молчал, но Альберто это не смутило.
— Мой дядя Эуфимио хочет, чтобы был восстановлен порядок.
— Хм…
— До сих пор, — Альберто улыбнулся, и Умберто подумал о том, что же на самом деле движет этим юношей, — пострадали только стекла в усадьбе, но, очевидно, этого недостаточно, чтобы прогнать эту чужестранку.
Умберто кивнул. Называть чужестранкой Викторию, прожившую в этой стране уже тринадцать лет, было нелепо, но возражать он не стал. «Может быть, Альберто бесится, потому что Виктория дала ему от ворот поворот», — подумал Умберто, едва сдерживая ухмылку.
— Но там моя дочь Эстелла, — сказал он. — Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.
— Нас беспокоит скорее этот метис Педро Кабезас и его бастард Пако. — Альберто чуть ли не выплюнул это имя. — И дядя Эуфимио хочет, чтобы эта шлюха усвоила урок.
