Барбара Картленд - Сердце подскажет
Девушка поняла, что ее крем-брюле было отравлено!
Но кто это сделал? И почему?
Несколько мгновений мысли Араминты путались.
Она знала только одно: если бы кто-нибудь во время обеда умер так, как умер этот рыжий воришка, в преступлении заподозрили бы только ее!
Перед ее внутренним взором развертывалась пьеса, в которой уже после первого акта было ясно, что именно сестра человека, задолжавшего маркизу огромные деньги, готовила обед и отравила хозяина дома, чтобы спасти брата.
Все эти картины пронеслись перед ее глазами быстрее молнии, хотя ока уговаривала себя, что все это чудовищно и неправдоподобно.
Но мертвый кот, еще несколько минут назад живой и шкодливый, лежал у ее ног.
Наконец Араминта встала.
Что бы ни случилось, решила девушка, никто не должен узнать об этом происшествии. Начнут говорить о смерти кота в кладовой, и это приведет к расследованию.
Убежать Араминта не могла, так как в этом случае все неприятные последствия обрушились бы на генерала.
Она в отчаянии огляделась вокруг. Может быть, все остальное тоже отравлено?
Но чтобы добавить яд в ежа, сахарные корзинки и другие блюда, нужно было разрушить их оболочку.
Однако все выглядело так, как она оставила несколько часов назад.
Неоконченное блюдо было только одно — крем-брюле. Легче всего было отравить именно его.
Никто бы не заподозрил, что что-то добавлено в миску, если бы ее содержимое не привлекло рыжего кота.
Араминта была очень напугана, но надо было срочно действовать.
Вопрос в том — как?
Сначала надо избавиться от мертвого свидетеля.
Она подняла кота. Он застыл точно так же, как ее собственный старый кот, Фламбо, после того, как мама из жалости предложила усыпить его и садовник дал ему отравы для крыс, которая подействовала немедленно.
«Он отравлен, — думала Араминта, — я уверена, что он отравлен».
Она вынесла мертвое животное в посудомойню, дверь в которую вела из кладовой, сунула кота в шкафчик под раковиной и закрыла дверь. После этого вернулась в кладовую, подняла миску, быстро выбросила остатки содержимого и вымыла ее.
Араминта уже вытирала миску, когда в посудомоечную вошла одна из служанок.
— Чем я могу помочь, мисс? — спросила она.
— Спасибо, — ответила Араминта. — Работы еще очень много.
— Что было в этой миске? — Девушка оказалась любопытной.
— Я готовила крем-брюле, но оно свернулось, и я все выбросила.
— Как жаль, мисс! Крем-брюле — любимый десерт его светлости. Мсье Густав всегда готовил его раз или два в неделю.
Араминта поставила миску и спросила:
— Мсье Густав уже уехал?
— Да, мисс. Он уехал вчера и был ужасно рассержен!
— И с тех пор не возвращался? — продолжала расспросы Араминта.
— Странно, что вы об этом спросили, мисс. Генри, один из наших лакеев, как раз сейчас говорил, что мсье Густав вернется сегодня за своими вещами.
— Где эти вещи?
— Стоят в передней, чтобы мсье Густаву удобно было их забрать.
— Они были там, когда я приехала?
— Да, мисс. Я их видела после того, как Джим пошел вам открывать.
Араминта направилась в кухню.
— Посмотрите, пожалуйста, там ли они сейчас. Девушка удивилась, но ее приучили выполнять распоряжения, не задавая вопросов.
Через минуту она вернулась со словами:
— Их уже нет, мисс! Мсье Густав, наверное, забрал их, когда мы все были в столовой.
Араминта ничего не сказала, но теперь она знала, кто отравил крем-брюле. Густав прекрасно знал, что его бывший хозяин всем сладким блюдам обязательно предпочтет это.
Араминта не могла без содрогания думать о том, что ее обвинили бы в отравлении маркиза. Даже если бы маркиз не умер, как умер рыжий кот, она не смогла бы доказать свою невиновность и отрицать свою заинтересованность в смерти маркиза.
Араминта была на грани обморока при мысли о возможном скандале.
Ее могли посадить в тюрьму, к судебному разбирательству неизбежно был бы привлечен и Гарри, а свидетельство генерала в том, что брат позволил сестре отрабатывать свой долг чести на кухне у кредитора, навлекло бы позор на всю семью!
«Все в порядке, — старалась успокоиться девушка, борясь с подступающей слабостью. — Я спасена!»
Спасена благодаря жадности рыжего кота!
Глава третья
— Вы необычный человек, милорд!
Маркиз Уэйн улыбнулся своей собеседнице и, посмотрев на нее, в который раз нашел очаровательной: стройная фигура, высокая грудь и тонкая талия.
— В каком смысле? — спросил он.
Гариетт Уилсон помолчала, прежде чем ответить:
— Это не так просто выразить словами, но я всегда чувствую, что между нами стоит стена, которая не исчезает даже в моменты близости. И мне кажется, что вы строите ее сами.
— Если такая стена и существует, — сказал маркиз, — то уверяю вас, она существует для всех, а не только для вас.
— Именно это я и подозревала. И я часто думаю: что это значит? Почему вы держите нас всех — весь мир — на расстоянии вытянутой руки?
— Разве я это делаю? — спросил Уэйн.
Но тон маркиза яснее слов говорил о том, что было прекрасно известно самому маркизу: девушка говорит правду.
— Любая женщина могла бы подтвердить — вы очень привлекательный мужчина и прекрасный любовник, — рассуждала Гариетт вслух.
— Благодарю вас, дорогая. Я весьма польщен. Кому, как не вам, эксперту в любви, судить о достоинствах любовника.
— Интересно… — задумчиво начала Гариетт. В ее глазах прыгали лукавые огоньки, а на красных чувственных губах играла коварная улыбка. — У меня создается ощущение, что за вашим непобедимым фасадом кроется весьма уязвимое здание.
Маркиз не отвечал, и она продолжила:
— Я понимаю, что имеют в виду ваши друзья, — или, может быть, ваши враги? — когда говорят о вашей невыносимой самоуверенности. Иногда я думаю, что ваше сердце совсем не так бесстрастно, как вы хотите показать нам всем.
— Вы поместили меня под микроскоп, Гариетт, и мне это не нравится! — резко оборвал ее маркиз. — Вы же прекрасно знаете, что я не люблю говорить о себе.
— В самом деле, и это поразительно! По-моему, вы единственный мужчина из всех моих знакомых, кто не поглощен полностью своей собственной особой и ее обсуждением.
— Очень рад, что представляю собой исключение, но поговорим лучше о вас.
Маркиз обнял девушку и нежно прижал ее к себе, но, когда он потянулся губами к ее губам, она коварно ускользнула.
— Я хочу знать правду, — капризно потребовала Гариетт, — почему я не могу так же легко читать в вашем сердце, как в сердцах других мужчин, которые меня любили?
