Патриция Гэфни - Достоин любви?
Расправив смятые юбки и пригладив волосы, Рэйчел выпрямилась. В горле у нее стоял ком, но она решила не обращать на это внимания. Сейчас или никогда. Глубоко вздохнув, она заставила себя переступить через порог столовой для прислуги.
Их было слишком много! Кто-то умолк на полуслове, в комнате мгновенно воцарилась тишина. Она оглядела обшарпанный дубовый стол. Половина стульев вокруг него пустовала, но все же… сколько лиц! И все они поворачиваются к ней, смотрят, глазеют, таращатся, пялятся, меряя ее взглядами с головы до ног! Рэйчел не отвела глаз. Ведь если бы она смалодушничала, отвернулась, ссутулила плечи и попыталась стушеваться, то лишилась бы этого места, а вместе с ним и последней возможности спастись. Поэтому она выдержала устремленные на нее взгляды, хотя они кололи ей кожу, как иголками. Но не смогла, просто не сумела вымолвить ни слова.
Молчание затягивалось, становилось неловким. И тут кто-то засмеялся. Да, это был смех — визгливый, злорадный женский смех. Рэйчел неимоверным усилием воли заставила себя взглянуть на женщину лет двадцати с небольшим, темноволосую, с остренькой лисьей мордочкой и черными глазками-бусинками. Мальчишка в грубой одежде конюха, сидевший рядом с ней, тоже начал хихикать.
Голос Рэйчел, едва пробивающийся сквозь смешки, мучительно задрожал:
— Доброе утро. Я Рэйчел… Я… миссис Уэйд. Новая экономка.
Женщина с лисьей мордочкой заглушила новый взрыв смеха, поднеся к губам стакан молока. Она вела себя как школьница, только смех у нее был не шаловливый, а злобный. Никто по-прежнему не вымолвил ни слова, но наконец горничная по имени Сьюзен, та самая, что вчера проводила Рэйчел в ее комнаты, пришла ей на помощь. Поднявшись из-за стола и сделав книксен, она затараторила:
— Доброе утро, миссис Уэйд. Вы, наверно, захотите сесть вот тут, миссис Фрут всегда тут сидит. То есть сидела. Сегодня у нас только овсянка; повар опять поругался… м-м-м… он говорит, что неважно себя чувствует. Клара, принеси-ка тарелку для миссис Уэйд и кружку какао. А может, хотите чаю, мэм? Он уже заварен.
К концу своей речи бедняжка Сьюзен сделалась совершенно пунцовой и начала отчаянно рыскать глазами по всей комнате в поисках поддержки. Стало быть, приходить на помощь побитым собакам было для нее делом непривычным и даже рискованным.
Однажды в тюрьме Рэйчел тяжело заболела бронхитом, и ее отправили в лазарет, где одна из надзирательниц потрепала ее по плечу и просидела целую ночь у ее постели, шепча слова утешения, когда ей становилось особенно плохо. Эта неслыханная доброта просто сразила Рэйчел; переполненная благодарностью, она не выдержала и разрыдалась в подушку. То же самое чувство нахлынуло на нее сейчас. Пришлось стиснуть зубы, чтобы не подать виду, как она растрогана.
Она опустилась на указанный ей Сьюзен стул во главе стола. Клара, румяная толстушка не старше четырнадцати лет, с желтыми, как хмель, волосами, принесла глубокую тарелку, а Сьюзен шлепнула на нее щедрую порцию овсянки. Кто-то передал Рэйчел кувшин какао. Она налила немного себе в кружку и сделала вид, что пьет. Во рту у нее пересохло: она боялась, что поперхнется, если попытается что-нибудь проглотить.
Сьюзен начала представлять людей, сидевших за столом. Вот Джанет Барнет, прачка; а вот Бесси Слейтер, посудомойка; а это Джерни, он чистит сапоги и исполняет разные поручения. Слова и лица расплывались, впоследствии Рэйчел так и не смогла припомнить, как кого зовут. Единственное исключение составляла Вайолет, женщина с остреньким личиком и злобным смехом. Вайолет Коккер. Горничная.
Наконец завтрак закончился, и произошло то, чего так опасалась Рэйчел: кто-то спросил ее, какую работу она задаст им на сегодня. Она вцепилась обеими руками в кружку, медленно вращая ее по столу.
— А что… — Ей пришлось откашляться, чтобы прочистить перехваченное судорогой горло. — Что вы обычно делаете?
Голос Рэйчел прозвучал до нелепости робко и неуверенно. Смешно было бы даже обижаться на Вайолет, когда та, хихикая, воскликнула:
— Вы же экономка, кому же знать, как не вам?
Сьюзен открыла было рот, но Вайолет не дала ей сказать ни слова.
— Может, вы нам прикажете щипать паклю, мэм, или впрячься в ступальное колесо?
Кто-то ахнул, кто-то подавил смешок.
— Вайолет! — в ужасе вскричала Сьюзен. Рэйчел почувствовала, что ее щеки пылают. Слова не шли у нее с языка. Она не знала, что ей делать, как быть. Все, на что у нее хватило сил, — это опустить глаза и слепо уставиться на кружку с какао, которую ее руки продолжали машинально двигать по столу небольшими кругами.
— Займись-ка своим делом, Вайолет, — раздался незнакомый мужской голос за спиной у Рэйчел.
Она обернулась. В дверях стоял великан. Головой он задевал за притолоку, а его широченные плечи едва прошли в дверной косяк.
— Ступай отсюда, у тебя полно работы. Ты прекрасно знаешь, что надо делать, так что давай пошевеливайся.
С неизменной ухмылкой на лице Вайолет допила молоко, стараясь как можно дольше растянуть удовольствие, и лишь после этого выплыла из кухни, величественно взмахнув подолом. Остальные последовали за ней в полном молчании, и вскоре в столовой не осталось никого, кроме Рэйчел и незнакомца в дверях.
— Мистер Холиок? — предположила она, поднимаясь из-за стола.
— Да, мэм, я Уильям Холиок. А вы миссис Уэйд. Будьте добры пройти со мной.
Рэйчел последовала за ним в коридор и прошла мимо нескольких открытых дверей к единственной, которая была закрыта. Он открыл эту дверь и галантно пропустил ее вперед. Она оказалась в маленьком кабинете, очень похожем на ее собственный.
— Присаживайтесь, — пригласил Уильям Холиок.
Она опустилась на стул с прямой спинкой рядом с его столом. Он вынул из кармана ключ и отпер ящик письменного стола.
— Думаю, вам это понадобится.
Слегка нахмурившись, он протянул ей массивную связку ключей. «Вряд ли стоит доверять тебе ключи, — говорило выражение его лица, — но я знаю свое место и поэтому промолчу».
— Спасибо.
По тяжести связка ключей, похоже, не уступала связанным с нею обязанностям. Рэйчел едва не призналась Уильяму Холиоку, что сомневается в своих силах не меньше его и что он совершенно прав, не доверяя ей. Он присел на краешек стола, сложив руки на груди и вытянув перед собой могучие ноги, занявшие полкомнаты. На нем была рабочая одежда, довольно грубая для управляющего таким солидным имением, как Линтон, подумала Рэйчел. Красавцем его никак нельзя было назвать, напротив, его широкое, грубоватое мясистое лицо могло бы даже показаться уродливым, но было в нем что-то привлекательное, даже милое, — может быть, ум, светившийся в кротких голубых глазах, или бесхитростная честность. Он взял у нее ключи и перебрал их по одному, медленно и подробно объясняя ей, какую дверь каждый из них отпирает.
