Барбара Картленд - Оттенки страсти
К тому же Питер испытывал откровенную неловкость от чересчур раскованных, по его мнению, манер нынешних девиц. Услышать ругательство из уст молоденькой девушки? Пожалуйста, сколько угодно. Причем восклицание типа «черт возьми» будет самым слабым в этом ряду. Его коробило и даже возмущало, как легко и со знанием дела представительницы слабого пола обсуждают вопросы секса, как они разгуливают по городу без чулок, зато с сигаретой в зубах. А от некоторых так разит табаком, что никакой, даже самый крепкий, парфюм не в состоянии перебить этот мерзкий запах. Не то, чтобы он был ханжа или уставший от жизни резонер. Однако в присутствии таких прелестниц он мгновенно терялся, а следом терял и дар речи. А потому чаще всего маркиз предпочитал помалкивать, сидя где-нибудь в укромном уголке, а еще лучше вообще как можно реже показываться в высшем свете. Да и что там интересного, в самом деле? Одна пустая суета, сплетни, скандалы, слухи, словом, все то, что не стоит внимания серьезного человека.
И вдруг Мона! Красивая юная девушка, еще не испорченная средой, еще переполненная романтическими идеалами и благородными порывами, как же резко она отличается от всех остальных девушек, с которыми ему доводилось встречаться раньше. Оказывается, есть на свете девушки, с которыми можно вести вполне серьезные разговоры, и при этом они не кокетничают, не строят тебе глазки, пытаясь мимоходом завлечь в свои сети, не надоедают бесконечными просьбами принести тот фужер или подать этот бокал. За весь вечер Мона вообще ни разу не прикоснется к спиртному, зато с готовностью посмеется твоей веселой шутке и сама с удовольствием сострит, но без тени вульгарности или намека на что-то низменное. Постепенно к маркизу пришло понимание, что наконец-то он встретил девушку своей мечты, ту единственную и желанную, которая сумеет составить счастье всей его жизни. А потому он влюбился в Мону со всем жаром и пылом своих нерастраченных чувств.
Для Моны же Питер был, прежде всего, другом, надежным и верным другом в самом лучшем понимании этого слова. Он был похож на скалу, которая возвышалась среди бушующих волн великосветских гостиных.
И Мона точно знала, что на этой скале она всегда найдет себе убежище. Там ее всегда защитят от несносных дам, составляющих круг общения ее матери. Эти шипящие, брызжущие ядовитой слюной матроны напоминали ей клубок змей. Вот они нежно целуются при встрече и готовы просто задушить друг друга в объятиях. А как они обожают пересказывать сплетни и выдавать чужие тайны: все на полутонах, одни намеки, все шепотом, все вполголоса, но с каждым новым пересказом история обрастает новыми шокирующими подробностями и все меньше похожа на то, что было на самом деле.
Молодые великосветские щеголи были им под стать. Женоподобные, пустые, прыгающие, словно кузнечики, из одной гостиной в другую. Весь смысл существования этих повес составляли такие же пустые и ни к чему не обязывающие романы, свидания, встречи. А их напыщенные речи, в которых нет ни одного умного слова! А их откровенные взгляды, от которых Моне делалось неловко, и она даже содрогалась порой, догадываясь, сколько грязного и низменного кроется в этих взглядах. Но потом с детской непосредственностью быстро забывала свои неприятные ощущения. Так маленький ребенок, боящийся темноты, мгновенно забывает все свои страхи, стоит ему оказаться в светлой комнате.
Однако общение с подобными людьми никогда не проходит бесследно. Невидимые личинки зла уже успели внедриться в сознание Моны. Подобно короеду, они прокладывали свои потайные ходы, постепенно нарушая мир и покой в ее душе. И в один прекрасный день зло может победить. Питер ясно понимал всю опасность такого развития событий. Даже чистая натура юной девушки не сможет противостоять натиску среды, в которой она вращается день за днем. Но что он мог сделать? Как уберечь ее? Как помочь? Для Моны с ее глубоким религиозным чувством фраза «Провидение ее хранило» никогда не была пустым звуком. Более того, всю красоту окружающего мира она воспринимала как Божью благодать, дарованную людям свыше, и категорически отказывалась понимать, как это люди могут быть столь отвратительно низкими и подлыми. Слово «порок» вообще отсутствовало в ее словаре. Двусмысленные шутки, которые в светском обществе почитаются верхом остроумия, были за пределами ее понимания. Пока за пределами, но Питер отлично понимал, что, живя в Содоме, трудно, точнее, невозможно не испачкаться в той грязи, которая царит вокруг. О, как бы ему хотелось на своих руках перенести юную Мону через зыбучие пески всеобщей распущенности и упадка, которыми так упивались обитатели Мейфера. Надо отдать должное и ей! Мона почти инстинктивно стала льнуть к молодому человеку, искать у него защиты и помощи, бежать к нему за советом при любом затруднении.
Между тем лето продолжало радовать своим благодатным теплом. Правда, иногда дневная жара изнуряла, зато долгие вечера, плавно перетекавшие в ночь, были дивно хороши. А по утрам легкий ветерок приносил долгожданную прохладу, и все вокруг оживало на короткое время, чтобы потом снова замереть и погрузиться в полудрему под яркими, пышущими жаром лучами солнца.
От городской духоты Питер и Мона спасались вылазками на природу. Обычно они уезжали из Лондона чуть свет, почти на восходе солнца, когда было еще свежо и росно. Сизоватое марево утреннего тумана висело над деревьями, всеми цветами радуги переливались капли росы на траве, первые лучи солнца, эти предвестники полуденного зноя, легко скользили по закрытым ставням и плотно занавешенным окнам особняков Мейфера. Высший свет Лондона еще предавался сну в своих опочивальнях. Все дальше и дальше уносило их полотно шоссе от шумной и пыльной столицы, а потом они сворачивали на какую-нибудь проселочную дорогу и ехали наугад, открывая для себя что ни день все новые и новые красоты сельской природы. Небольшие зеленые рощицы, благоухающее разнотравье лугов, крохотные лужайки, окаймленные густыми зарослями ароматного шиповника и жимолости.
А сколько цветов необыкновенной красоты радовало глаз по обе стороны дороги: пурпурно-красные дикие орхидеи, белоснежные маргаритки, ярко-желтые лютики, которые деревенские дети обычно называют «курочки-цыплятки».
А потом они находили укромную полянку в тени какого-нибудь раскидистого дерева и начинали пиршествовать на природе. Питер извлекал из машины огромную корзину с провизией, и там всегда было полно вкуснятины. Холодные цыплята, лобстеры, свежая клубника, завернутая в прохладные зеленые листья салата, шоколадная помадка и даже немного необычные на вкус американские леденцы. Всякий раз чудо-корзинка являла миру новые чудеса, удивляя обилием и разнообразием продуктов. Но одно оставалось неизменным: большая аппетитная косточка для Вогса. После ланча Мона и Питер с удовольствием укладывались прямо на траву и могли так лежать часами, бездумно глядя в небо или предаваясь приятному полузабытью. Они лежали молча, и ничто вокруг не нарушало тишину окрестных лугов, разве что негромкое жужжание пчел, перелетающих с цветка на цветок, да стрекотание кузнечиков в траве. Изредка Вогс, оторвавшись от своего лакомства, с громким лаем устремлялся в погоню за какой-нибудь бабочкой. А иногда в нем вдруг просыпался охотничий инстинкт, и он начинал остервенело рыть землю в надежде обнаружить там кролика.
