Симона Вилар - Светорада Янтарная
Наконец со стороны Царьграда донесся звон колоколов, а сквозь него стала угадываться трубная музыка. Звуки ее приближались, слышалось цоканье подков, а все время круживший подле распахнутых створок Золотых ворот молодой доместник схол в своей алой накидке заторопился к воротам, спешился, склонился. Они появились в проеме арки рядом – базилевс Лев и самбазилевс Александр. Оба на белых конях, пурпурные плащи ярко блестят золотыми нашивками, сверкают высокие венцы. Олег отметил, что один из них пониже, собой уже муж в летах, с длинной бородой, а другой куда моложе, смазливый, надменный. Но оба они замерли, увидев горевший отблесками солнца щит Олега на вратах. Старший даже заслонился от его отражения рукой, а у младшего конь вдруг испугался отсвета, порывался встать на дыбы, заржал жалобно. Доместник сразу кинулся, схватил строптивого коня под уздцы, провел дальше.
Олег оглядел своих бояр и воевод, кивнул тем, кого заранее отобрал для ведения переговоров, и махнул рукой: едем! За ним двинулся принаряженный германец Карл, знавший обычаи ромеев ярл Фарлаф, а также витязь Рулав, которого Олег взял с собой в качестве толмача. Ну и Ингельд тоже поехал, куда же без него.
Ромейский шатер был достаточно просторным, чтобы вместить всех. Алая ковровая дорожка входила под его полог с двух сторон: от лагеря русов и от Золотых ворот. Внутри все было, как в палате какой: витые золоченые подпоры удерживали натянутую над головой ткань, по углам расставлены вазы с цветами, по центру стоит накрытый скатертью стол и кресла для переговорщиков, даже курильницы с благовониями дымились. Русский князь и ромейские правители встали по обе стороны стола. За каждой делегацией замерли отборные воины– охранники.
Олег заметил, что Лев и Александр смотрят на него так, будто ожидают чего– то. Неужто рассчитывают, что он поклонится? Князь неспешно опустился в кресло, взглянул спокойно на базилевсов. Они оба опешили, оттого что он сел без их на то дозволения, потом молодой вспыхнул гневным румянцем, что– то раздраженно произнес.
– Переведи им, Рулав, что я и так был милостив, ожидая, пока они перекусят и принарядятся. И ждать больше не намерен!
Когда витязь сообщил о том, оба соправителя переглянулись. Лев чуть пожал плечами: дескать, что от варваров ожидать? Он сел и даже чуть потянул за собой разгневанного Александра. По знаку императора вперед вышел их переводчик – высокий седой мужчина в монашеской одежде, лицо которого показалось Олегу знакомым. Ингельд подсказал, что это, мол, Ипатий Малеил, сватавшийся некогда к Светораде в Смоленске.
Ипатий заговорил на хорошем славянском. Объяснил, что базилевс не мог выйти к ним, покуда молился Богу, но теперь он предлагает гостям разделить с ним трапезу и за чашей вина обсудить все положенное. С этими словами Ипатий сам разлил вино, придвинул высокий прозрачный бокал Олегу. Смотрел серьезно.
– Не пей, княже, – шепнул стоявший рядом Рулав. – Я частенько бывал в Царьграде, наслышан, как они гостей опаивают ядами.
– Не посмеют, – ответил Олег. – От того, как я с ними договорюсь, буду ли цел, зависит сохранность их столицы. За нами сила.
Он спокойно взял бокал, стал любоваться цветом вина за радужной оболочкой стекла, рассматривать его чеканную окантовку в виде раскрывших крылья орлов. А сам незаметно следил за собравшимися. Кроме братьев– соправителей и Ипатия в шатер еще вошел ромейский патриарх, тут же были несколько сановитых вельмож, среди которых Олег узнал только Самону, но не задержал на нем взгляд, хотя и отметил, как внимательно следит евнух за бокалом в его руке. Что ж, возможно, Рулав прав, с ромеев станется его опоить. Да таким ядом, чтобы русский князь не сразу свалился, а долго маялся до самой смерти. Правда, Олегу волхвы некогда предрекали, что от коня он смерть примет. Оттого князь все чаще теперь любил передвигаться на ладье, а не верхом.
– Ингельд, распорядись– ка, чтобы нашего меду стоялого принесли. Наверняка хоть один бочонок да найдется. Ромеи нас своим соком лозы угощают, мы же им напиток нашей земли дадим испробовать.
Ромеи все еще следили за его рукой, а когда он медленно поставил бокал на место, загомонили. Рулав перевел, что они негодуют, а их патриарх говорит, что Олег, видимо, возомнил себя святым Дмитрием, если не пьет их вина. На вопрос, кто такой этот Дмитрий, Рулав пояснил, что это, скорее всего, Дмитрий Солунский, один из святых ромейской веры. Бог у христиан Единый, а святых много.
Олег правильно рассчитал, что если ромеям нальют русского меда, то они не прикоснутся к нему. Вот и сказал:
– Ну что ж, вам не любо наше угощение, нам не по нутру ваше. Ну а теперь давайте думу думать, мужи именитые.
И он стал выставлять свои требования. Прежде всего напомнил, как ромеи обошлись с русскими гостями в прошлое лето, какой разгром и осраму им учинили, дав ему, князю, повод для похода. И теперь им следует уложить договор, по которому будут отмечены все права в торговле между Русью и Византией. На это ромеи отвечали охотно, заверяя, что Византия всегда желает мира и торговли, что это будет во благо как их державе, так и Руси. И не стоило для этого идти с войсками на Константинополь, так как всегда есть возможность договориться без пролития крови.
– Это ты сейчас так запел, царь ромейский, – откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди, сказал Олег. Его зеленые глаза смотрели на Льва так пристально, что привыкший к поклонам правитель растерялся, моргнул несколько раз, но воспитанная с детства привычка держать себя в руках заставила его вынести взгляд варвара, даже голову вскинул горделиво.
Олег усмехнулся уголком рта.
– Я ведь когда прибыл, сразу хотел с тобой договориться, царь, но ответа не получил. Ты мнил себя слишком недостижимым и благородным, чтобы общаться с язычниками. Вот теперь и получи сполна. И ты должен возместить все убытки предпринятого мною похода, ибо я вынужден был оставить Русь, чтобы доказать вам: людей наших трогать нельзя. И покуда не возместишь потери, мы от Царьграда не тронемся.
Когда Ипатий в более– менее достойных выражениях перевел сказанное Олегом, Лев только еще больше побледнел, а молодой кесарь Александр, наоборот, вспыхнул, заговорил о чем– то быстро и запальчиво. Олег терпеливо выслушал его гневную тираду. Понял, что пылкие речи и широкие жесты Александра, который указывал куда– то за полотняные стенки шатра, скорее всего касаются тех разорений, какие нанесли окрестностям Константинополя русы. И вдруг срезал самбазилевса некогда слышанной латинской фразой:
– Vae victis![169]
Это древнее изречение в устах варвара странно повлияло на ромеев. Они умолкли, переглядывались оторопело. Ромеи считали, что именно они, второй Рим, могут обращаться к наследию прошлого, но вот сидит перед ними чужак, язычник, победитель, подобный страшному Атилле,[170] и высказывает им в глаза их же мудрость. И против такого не поспоришь. Это римляне поняли еще до того, как выросла и окрепла Византия. Но недостаточно, выходит, окрепла, если русский сапог попирает улицы столицы мира.
