Персия Вулли - Гвиневера. Дитя северной весны
И вот как-то в августе я пила чай с Игрейной. Внезапно королева-мать потеряла сознание, кожа ее побледнела и стала влажной, и одна рука сжалась в кулак.
Эттарда вскочила и стала растирать ей руки, а я выбежала из комнаты, отчаянно пытаясь найти Моргану. Бригит сказала, что в госпитале ее не было уже несколько часов, и, послав пажа посмотреть, стоит ли ее лошадь в конюшне, я понеслась по коридору к комнате золовки.
— Моргана, Моргана! — крикнула я, отбросив тяжелый полог и без стука врываясь в комнату. — Моргана, ты здесь?
Движение резко прекратилось, и, когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидела на кровати Акколона, перекатившегося на бок.
— Зачем же так бессовестно подглядывать? — вздохнула жрица, томно натягивая простыню на бедра.
— Игрейна, — задыхаясь выпалила я и, протянув руку, вцепилась в стул с высокой спинкой, пытаясь успокоиться. — У нее какой-то приступ, и ей нужна ты…
— Я скоро приду, — последовал краткий ответ, и я, переведя дух, побежала вниз, в зал.
Когда я вернулась, королева-мать выглядела лучше, хотя Нимю настояла, чтобы она легла и тепло укрылась. Через несколько минут пришла Моргана и выпроводила нас из комнаты. Не знаю, что она делала, но вскоре Игрейне стало легче, и она спокойно заснула.
Я считала, что если не заговорю о своем вторжении в комнату золовки, о нем будет забыто. Любая кельтская королева имела право переспать с кем угодно при условии, что таким образом не предает свой народ. Я не видела причины упоминать об этом в разговоре с ней или с кем-нибудь еще, и страшно удивилась, когда в тот же вечер ко мне пришел Катбад с приглашением от Владычицы.
Мне очень хотелось отправить его обратно и напомнить, что даже верховная жрица не может приказывать королевским особам. Но ради Артура я прикусила язык и пошла узнать, что ей нужно.
Моргана сидела на стуле с высокой спинкой, вцепившись пальцами в подлокотники. Она отпустила прислужниц и повернулась, гневно глядя на меня.
— Я не позволю никому, кроме богини, судить меня, — объявила Моргана, даже не дождавшись, пока я сяду.
— У меня нет ни нужды, ни желания судить тебя, — ответила я, разозлившись на ее безосновательную резкость. Было ясно, что она так же мало понимала меня, как и я ее.
— Ах, довольно! — В ее словах сквозило презрение. — Не думай, что я поверю, будто ты не расскажешь Артуру, а возможно, и моему мужу о том, что наверняка видела. Это слишком лакомая сплетня, чтобы умолчать о ней во время чаепития. — Она встала и начала расхаживать по комнате, переполненная негодованием, как и в первый день своего приезда. — Из-за мужчин, везде видящих измену, и женщин, кудахчущих о праведном поведении, нам с Акколоном невозможно здесь оставаться.
— Чепуха, — вспыхнула я. Меня раздражали ее высказывания, но я по-прежнему была намерена мирно все уладить.
— О, не пытайся разубедить меня, — оборвала она. — Я хорошо знаю женщин вроде тебя. Ты совсем как моя мать: всегда поступаешь «правильно» и порицаешь тех, кто более честен в своих чувствах. Какие же вы все надоедливые и скучные… что язычники, благочестивые ханжи, ищущие во всем хорошее, что христиане, везде видящие только грех и извращения. Вы осудите каждое наше слово, любой поступок и разобьете наши жизни, даже не понимая, кто перед вами.
Она вновь злобно посмотрела на меня, и на этот раз я ответила тем же.
— Ты все выдумала, Моргана, и, если решишь забыть об этом, я обещаю, что никому не скажу… Я еще никому не говорила и не скажу…
— Не верю! — бушевала она. — Я вижу, как ты нежничаешь с этой христианкой из Ирландии или с выскочкой — жрицей из Эйвбери! Я буду только благодарна, если ты не сообщишь об этом хотя бы моей матери: при ее слабом здоровье такая новость может ее убить.
Как громом пораженная, я уставилась на сестру Артура. Впервые я отчетливо увидела, насколько она надменна, опасна и эгоистична. Перед лицом любой угрозы, которая помешала бы ей управлять миром, она руководствовалась собственными предвзятыми суждениями, а не действительным положением вещей.
На отношение золовки ко мне можно было не обращать внимания — в конце концов, это ее личное дело. Но уверенность в том, что я буду рисковать жизнью Игрейны в обмен на возможность посплетничать о постельных шалостях, имела иную основу.
Окончательно разозлившись, я, изо всех сил стараясь держаться с достоинством, медленно и твердо сказала:
— Когда ты возьмешь себя в руки, Моргана, я буду рада принять тебя, сейчас же у меня нет времени на твое кривлянье.
Повернувшись, я вышла из комнаты, успев мельком уловить изумленное выражение ее лица.
Я говорила себе, что крепкий ночной сон несомненно успокоит Моргану. Вспомнив, что я тоже кельтская королева, она поймет, что нет нужды опасаться, будто я позволю себе плохо говорить о ней.
Но Моргана еще раз удивила меня, исчезнув с Акколоном посреди ночи. Когда Бедивер на следующее утро рассказал мне об этом, я была потрясена и поражена, потому что такой поступок был намного опаснее, чем то, что она затащила молодого воина в кровать. Необдуманная дурацкая выходка была намеренным нарушением приказа короля во время военной кампании и настолько близка к измене, что могла повергнуть в состояние брожения весь двор.
К счастью, тем же утром прибыл гонец, и это полностью затмило бегство Владычицы.
Ирландская кампания завершилась, и Артур возвращался домой.
44 ГЛАСТОНБЕРИ
Мир потускнел и посерел, и горизонт сомкнулся вокруг меня, не оставив ничего, кроме голоса Бедивера.
— Рана, Гвен, только поверхностная рана, вовсе не разбитый череп или потерянная рука.
Первый рыцарь держал меня за обе руки, и я не отводила взгляда от его лица, отчаянно пытаясь узнать, не скрывает ли он еще худшие новости.
— Я тебе говорю, Артур не стал бы притворяться. О серьезной ране гонец так бы и сказал. Если король теряет сознание, диктуя свое послание, о его ране не сообщается как о простой «неприятности», а гонец доложил именно так.
Было соблазнительно поверить его успокаивающему тону и утешающим словам. К вещам начал возвращаться цвет, в раскрытые окна опять повеяло запахом свежескошенного сена, и мир снова стал обретать свойственные ему очертания.
— Кампания завершена на год. Война закончилась хорошо, в Уэльсе остались только жалкие остатки вражеских войск… и твой муж вернется домой на борту собственного военного судна. — Голос Бедивера был твердым и уверенным. — Он вернется в гавань Гластонбери, как настоящий морской путешественник.
— И мы встретим его как героя, — воскликнула я. Паническое состояние сменилось чересчур радостным настроением. Вырвав у него руки, я радостно захлопала в ладоши. — У нас есть дудочники и барабанщики, и мы устроим парад, и…
