Джудит Макнот - Благословение небес
Умом он понимал, что, посадив Роберта на борт «Арианны», он избавил молодого человека от гораздо худшей участи, которая ждала его, окажись он в руках правосудия. Но теперь, не зная, что с ним сталось, он не мог быть уверен, что Элизабет увидит его действия в таком свете. Он и сам теперь смотрел на них иначе — после того, как узнал, что родители Элизабет давно умерли и что Роберт был единственной ее надеждой.
Чувство страха, которое Ян презирал больше всего на свете, стало неизменным спутником его любви к Элизабет, и в конце концов он уже сам начал желать, чтобы все наконец обнаружилось и он смог бы признаться ей во всех грехах и внести в свою жизнь определенность: либо она простит его, либо вычеркнет из своей жизни. Он понимал, что думать так — полное безрассудство, но ничего не мог с собой поделать. Он нашел сокровище, которым дорожил больше всего на свете, он нашел Элизабет, и любовь к ней сделала его еще более уязвимым, чем гибель его семьи. Над ним постоянно висела угроза потерять ее, и Ян уже начал задаваться вопросом, как долго он сможет выдержать эту неопределенность.
Пребывая в счастливом неведении, Элизабет любила его безоговорочно и беззаветно, и чем больше она убеждалась в его любви, тем более смелой и любящей становилась. Когда она замечала, что его лицо вдруг мрачнело по какой-то необъяснимой причине, то пыталась расшевелить его ласковым поддразниванием или поцелуями, и если это не помогало, дарила ему маленькие подарки — букет цветов из Хэвенхёрстского сада или просто розу, которую засовывала ему за ухо или оставляла на подушке.
— Может быть, мне прибегнуть к вашему же способу и накупить вам драгоценностей, чтобы заставить вас улыбнуться, милорд? — пошутила как-то она, к этому времени они были женаты уже три месяца. — Теперь я понимаю, как люди начинают сходить с ума от любви.
К ее удивлению, он схватил ее и так крепко сжал в своих объятиях, что чуть не задушил.
— Я не потерял к тебе интерес, если ты это предположила, — сказал он.
Элизабет немного отстранилась, изумленная его неожиданной горячностью, и продолжила в том же шутливом тоне:
— Ты в этом уверен?
— Совершенно.
— Ведь ты не стал бы обманывать меня, правда? — с напускной серьезностью спросила она.
— Ни за что, — серьезно ответил он, прекрасно понимая, что утаивать от нее правду — все равно что обманывать ее.
Элизабет чувствовала, что мужа что-то тревожит, и чем дальше, тем больше, но и представить себе не могла, что имеет к этому хотя бы отдаленное отношение.
Она часто вспоминала о Роберте, но со дня своей свадьбы ни разу, ни на одну секунду не позволила себе думать об обвинениях мистера Вордсворта. Помимо того, что ей это было просто неприятно, она больше не верила даже в малейшую верояность его правоты.
— Завтра мне нужно ехать в Хэвенхёрст, — с сожалением сказала Элизабет, когда Ян наконец отпустил ее. — Каменщики уже приступили к ремонту дома и моста, и завтра начнутся ирригационные работы. Если я останусь на ночь, то потом смогу не появляться там недели две.
— Я буду скучать по тебе, — тихо сказал Ян, но в его голосе не прозвучало и тени обиды и он не сделал попытку уговорить — отложить поездку. Он соблюдал их соглашение с такой щепетильностью, что Элизабет не могла им не восхищаться.
— Но не так, как буду скучать я, — прошептала она, целуя уголки его губ.
Глава 32
Элизабет медленно шла по тропинке от служебных построек Хэвенхёрста к дому, просматривая список выполненных работ. Высокая зеленая ограда отделяла служебные постройки от дома, и потому отсюда не было видно каменщиков, которые сейчас отделывали основные помещения. Элизабет услышала позади себя шаги, но прежде чем она успела повернуться или вообще как-то среагировать, кто-то обхватил ее за талию и потащил назад, мужская рука закрыла ей рот, заглушив испуганный протестующий вскрик.
— Тише, Элизабет, это я, — произнес до боли знакомый голос. — Не кричи, хорошо?
Элизабет кивнула, и рука отпустила ее. Она повернулась и упала в объятия Роберта.
— Где ты был? — спросила она, смеясь и плача от радости. — Почему ты уехал, ничего не сказав мне? Тебя убить мало за то, что ты заставил меня так волноваться…
Он стиснул руками ее плечи, увлекая под деревья, глаза на изможденном лице умоляюще смотрели на нее.
— Сейчас не время для объяснений. Как стемнеет, приходи в беседку и, ради
Бога, никому не говори, что видела меня.
— Даже Бентнеру?
— Никому! Мне нужно уйти отсюда, пока меня не увидел кто-нибудь из прислуги. В сумерках я буду в беседке возле твоей любимой вишни.
Крадучись, он пошел по тропинке, затем огляделся па сторонам и исчез в кустах. .
У Элизабет осталось такое чувство, словно эта встреча ей пригрезилась.
Ощущение нереальности не оставляло ее весь день, пока она нервно ходила по гостиной, время от времени поглядывая на солнце, которое никак не хотело уходить с небосклона. Ей было непонятно, почему Роберт боялся встречи даже с их старым верным дворецким. Очевидно, у него какие-то неприятности, возможно, даже с властями. Если так, она попросит помощи или совета у Яна. Роберт ее брат, и она любит его, несмотря на все его недостатки, Ян должен ее понять. Возможно, когда-нибудь они смогут относиться друг к другу как родственники — хотя бы ради нее.
С наступлением сумерек Элизабет украдкой вышла из собственного дома.
Роберт сидел, прислонившись к старой вишне, и мрачно рассматривал свои дырявые разбитые ботинки. Увидев Элизабет, он быстро вскочил на ноги.
— Ты не захватила чего-нибудь поесть? Она поняла, что утром не ошиблась, предположив, что он голодает, теперь она ясно видела — брат на грани истощения.
— Да, но я смогла взять только хлеб и сыр, — объяснила она, доставая сверток из складок широкой юбки. — Я не могла вынести из дома больше, не возбудив при этом подозрений. Роберт, — Элизабет не дала отвлечь себя такими прозаичными вещами, как еда, — где ты был, почему бросил меня одну и что…
— Я не бросал тебя, — яростно выкрикнул он. — Это твой муж похитил меня через неделю после нашей дуэли и посадил на один из своих кораблей. Я должен был умереть.
Боль пронзила все ее тело, но поверить такому она не могла.
— Не говори мне этого, — закричала она, отчаянно замотав головой. — Нет, он не мог…
Роберт лязгнул челюстями, задрал рубашку и повернулся к ней спиной.
— Вот один из сувениров, которые он мне оставил. Вопль ужаса застрял у нее в горле, и она зажала рот кулаком, пытаясь удержать крик. Ей казалось, что сейчас ее стошнит.
— О Боже, — простонала она, тяжело дыша и глядя на ужасные рубцы, которыми был покрыт почти каждый дюйм исхудавшей спины Роберта. — О Боже. Боже.
