Мэри Патни - Розы любви

На его лице отразилось изумление.

— Когда ты так говоришь, я и в самом деле начинаю осознавать, что это был замечательный день.

— Думаю, мы могли бы сделать его еще лучше. — Клер окинула его задумчивым взором. — Моя рука почти не болит. Он расхохотался.

— Я, кажется, знаю, о чем именно ты подумала, бесстыдница.

— Да, — подтвердила она, нисколько не раскаиваясь. — Я хочу чувствовать тебя в себе, любимый. После того, как мы были так близки к смерти, я хочу праздника жизни.

Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы.

— Я люблю тебя, моя милая учительница. И по правде говоря, с удовольствием провел бы еще один урок любви с тобой прямо сейчас. Ты уверена, что у тебя не болит рука?

Клер, смеясь, откинулась на подушки и потянула его за собой.

— Если ты поцелуешь меня еще раз, боль окончательно исчезнет.

Он занялся с нею любовью — так нежно,словно она была самым драгоценным существом на свете. Раньше он околдовывал ее чувства, теперь же — саму се душу, потому что отныне ни у него, ни у нее больше не было друг от друга тайн. Душа к душе и плоть к плоти, вместе они познали то единение, о котором мечтали, и действительность затмила все ее надежды, как лучи солнца затмевают пламя свечи.

«Падший ангел» вернулся домой.

Эпилог

Это было самое великолепное празднество в истории пенритской шахты, вернее, самое значительное празднование, которое когда-либо видела любая шахта вообще. Пока Клер и Никлас вместе с дюжиной других гостей спускались в новой, работающей от парового привода клети, снизу доносились звуки музыки, заглушающие шум нового уаттовского насоса.

Это был замысел Майкла — устроите в честь переоборудования шахты торжественный прием под землей, на который пригласили всех жителей долины. Просторная галерея, проходящая под шахтным стволом с клетью, была освещена множеством свечей и украшена цветами, а все окрестные штреки заполнены празднично одетой толпой.

Едоки уже окружили столы с закусками, стайки детей теснились возле тех мест, где были выложены сладости.

Когда музыканты заиграли контрданс, парочки пустились в пляс. Клер заметила, что некоторые из них — методисты; должно быть, танцы в угольной шахте им трудно было посчитать грехом. Другие гости, как и следовало ожидать, громко запели. Эхо, отражающееся от каменных стен, напомнило Клер хор, который она слушала в Вестминстерском аббатстве, и в этом заочном состязании пенис се земляков валлийцев было вполне на высоте.

Когда Клер и Никлас выходили из клети, их встретил улыбающийся Майкл. Он поправился и выглядел здоровым и спокойным; в нем трудно было узнать того мучимого угрызениями совести человека, которым он был три месяца назад.

— Что вы думаете о нынешнем состоянии шахты? — гордо спросил Майкл.

— Все выглядит потрясающе цивилизованно, — ответил Никлас. — Но чем ты будешь теперь заниматься, когда все здесь идет как по маслу?

— Не беспокойся — что-нибудь придумаю.

— А Рэйф и Люсьен уже приехали? — спросила Клер.

— Они прибыли в Брин-Мэнор вчера поздно вечером, — со смешком ответил Майкл. — А сегодня Люсьена пришлось силой удерживать от того, чтобы он не разобрал на части паровой насос, дабы понять, как тот работает.

Клер усмехнулась. За те три месяца, что прошли после того, как Майкл перестал враждовать с Никласом, она сполна оценила все очарование и силу характера лорда Кеньона, которые завоевали ему таких прекрасных друзей. Клер понимала, что четыре года военного ада наверняка оставили в его душе немало шрамов, но он был полон решимости заново построить свою жизнь. И еще Клер чувствовала, что его дружбу с Никласом долгое и тяжелое испытание только закалило и она стала еще крепче, чем была в прошлом.

Она окинула взглядом зал и увидела Люсьена, увлеченного беседой с механиком шахты. Чуть ближе Рэйф внимательно слушал говорящую о чем-то пятилетнюю девчушку.

— А вот и Рэйф — уж он-то непременно отыщет в толпе самую хорошенькую блондинку. — Никлас взглянул на Клер. — Поздороваешься с ним?

— Через минуту. Сначала я хочу поговорить с Маргед.

— Не уходи слишком далеко, — приказал он. Она одарила его притворно-скромной улыбкой.

— Слушаюсь, мой господин и повелитель. Он тихонько, чтобы никто не заметил, погладил ее по заду и пошел к своим друзьям. Клер нашла Маргед за работой: та безмятежно убирала за маленьким Хью, которого стошнило, так как он съел слишком много марципана.

Вытерев руки, Маргед выпрямилась и заключила Клер в объятия.

— Кто бы мог поверить, что в нашей старой шахте может быть так весело? Но имей в виду, я рада, что Оуэн принял предложение Никласа стать десятником на шиферном карьере. Там все же не так опасно. — Маргед повернула голову и посмотрела туда, где рядом стояли Никлас, Майкл, Люсьен и Рэйф. — Они по-прежнему самые красивые мужчины, которых я когда-либо видела, — задумчиво сказала она. — Если, конечно, не считать Оуэна.

Они поговорили несколько минут, пока подбежавшая стайка детей не утянула Маргед прочь. Клер смотрела им вслед с легкой грустью. Порой она скучала по тем временам, когда была школьной учительницей, но и теперь ей не приходилось ломать голову над тем, чем себя занять. В ее распоряжении был толстый кошелек Никласа, и она вовсю помогала людям. Сегодня в Пенрите больше не было голодных детей, и долина быстро превращалась в тот процветающий, счастливый край, о котором мечтала Клер.

Она направилась через весь зал к Никласу, останавливаясь по пути, чтобы перекинуться парой слов с друзьями. Если кто-то когда-то и чувствовал к ней неприязнь из-за то сейчас благодаря замужеству она слишком высоко вознеслась и теперь вся эта неприязнь явно исчезла, поскольку и она и муж не жалели усилий, чтобы стать частью общины.

Несмотря на то что Клер подошла к Никласу сзади, он все равно почувствовал ее приближение. Даже не оглянувшись, он протянул руку назад, поставил жену впереди себя и обнял руками ее талию. Она блаженно прислонилась к нему, чувствуя себя так, словно вернулась домой. Нынче вечером, подумала Клер, она обязательно скажет Никласу, что почти уверена: скоро на свет появится еще один цыганский граф.

Люсьен и Рэйф тепло поздоровались с Клер, после чего вернулись к своему более чем причудливому обмену своими мнениями.

Рэйф с пафосом заявил:

— Каждый человек должен во что-то верить. Я, например, меру, верю, что поскольку жизнь неизбежно кончается смертью, прожить ее надо с шиком.

Люсьен сказал:

— Хоть я и питаю величайшее уважение к чести, но одновременно я верю и в то, что лживость — это весьма недооцененный талант.