Джулиана Берлингуэр - Серебряная рука

— Да это же из тех забавных головок, что режет Пинар!

Где он?

— Наверно, на борту одного из этих кораблей. Я готовлю нугу для него. Скоро он появится.

Однако вместо Пинара после обмена взаимными посланиями появился посол от императора, переодетый турком.

Просьба о строго секретной аудиенции с глазу на глаз была удовлетворена Хасаном, что, однако, не исключало присутствия старого слуги. Он должен был обеспечить соответствующий прием, предусматривающий прохладительные напитки, фрукты и по крайней мере одно опахало, совершенно необходимое при таком изнурительном зное.

Сонливость Османа Якуба мгновенно улетучивается, как только он понимает, о чем идет речь, и слышит высокомерные и вместе с тем льстивые рассуждения императорского посланника.

«Ах ты дерзкий лжетурок! — думает Осман, лениво помахивая своим опахалом. — Да как ты смеешь предлагать подобные мерзости моему сыну и господину!»

Однако, подавив праведный гнев, Осман с ужасом замечает, что Хасан благосклонно внимает тайному послу императора, когда тот говорит о компенсации, охранной грамоте, должностях и титулах, которые Хасан может получить при дворе, и, что еще хуже, намекает на передачу ключей от города. В ответ на эти оскорбительные предложения, сделанные ему послом от имени императора, Хасан, вместо того чтобы вышвырнуть его вон, отвечает, что такая быстрая сдача невозможна.

Осман широко открывает глаза, чтобы как можно лучше рассмотреть своего агу, и слушает его в полном смятении, от которого у него перехватывает дыхание и опускается рука с опахалом.

«Неужели его околдовали? Да, они опоили его волшебным зельем прямо у меня под носом, а я не знаю противоядия от предательства!»

Решительным и властным голосом Хасан-ага повторяет, что слишком рискованно открывать ворота так поспешно. Ведь Карл Габсбургский хочет получить драгоценную жемчужину, а не кучу ненужных развалин.

— Офицеры императора поклялись не допустить грабежа и разрушений.

— Может быть, вы не представляете себе мстительности Хайраддина и военной мощи Великого Султана. При малейшем подозрении о добровольной сдаче последует молниеносный ответный удар со стороны турок.

Нет. Не надо никакой спешки. Император заинтересован в том, чтобы сдача Алжира выглядела как следствие осады.

— Продемонстрируйте свою силу. Высаживайтесь на берег. Согласно договору о военной помощи, в Алжире на постое восемьсот янычар. Их мало, чтобы защитить город, но более чем достаточно, чтобы сообщать в Истанбул обо всем, что происходит в городе. Горе, если они расскажут, что город был сдан сразу же, после первого предложения. Но если они сообщат Великому Султану, что собственными глазами видели здесь самую страшную осаду в своей жизни, то отобьют у него охоту начинать военную кампанию по возвращению Алжира в состав Оттоманской империи.

Кроме того, есть опасность со стороны моря. Осеннее море очень коварно и может причинить большой вред кораблям. Поэтому лучше, чтобы весь флот вошел в бухту и корабли встали на рейд как можно ближе друг к другу, что облегчит высадку и предохранит их на случай бури.

— Вставайте на рейд как можно плотнее и сходите на берег, чтобы размять ноги.

«Что я слышу, — думает Осман Якуб, — он говорит как их союзник»! — И молит Бога, чтобы его уши заросли крапивой, только бы не слышать этих слов, причиняющих ему страшную боль.

— Правильно ли я понял? — спрашивает посланец императора. — Высадка наших солдат на берег является условием сдачи города?

Хасан отвечает, что его предусмотрительность должна понравиться Карлу Габсбургскому, так как служит лишним доказательством, что он играет по-честному.

— Выгружайте все на берег.

— И пушки?

— Все. Солдат, лошадей, пушки, порох.

— Но зачем столько ненужных усилий, если осады не будет?

С такой же рассеянной и отсутствующей улыбкой, как раньше, Хасан отвечает, что так будет легче склонить к сдаче жителей города, в том числе недоверчивых, воинственных и упрямых, если они собственными глазами увидят внушающие страх боевые орудия. А кроме того, после вручения верительных грамот и подписания договора о новом сотрудничестве он сможет быстрее прислать продовольствие и пресную воду для армии императора, ставшего союзником города, если заручится согласием его жителей.

— Алжир — мирный город. Мы готовились в нем жить, а не воевать. Поэтому у нас нет такого количества солдат, чтобы оказать вам достойное сопротивление. Но зато у нас есть запасы продовольствия. И мы не дадим вам умереть с голоду, если вы станете нашими союзниками. Передайте это императору. Вы даже можете не разгружать ваши собственные съестные припасы. Оставьте на борту также и палатки, ведь вам не нужно разбивать лагерь. Жаль, они, наверно, красиво смотрелись бы… Я с удовольствием буду наблюдать за высадкой вашей армии, полюбуюсь пушками, кавалерией. У вас очень красивые доспехи. Представляю, как они будут сверкать на солнце и радовать глаз.

Посол императора начинает подозревать, что правитель Алжира, который разглагольствует, словно какой-нибудь болтливый гистрион,[18] не в своем уме. Он готов любоваться доспехами своих врагов и боевой сбруей их лошадей, совершенно не заботясь о судьбе собственного города.

— Разложите порох и боеприпасы так, чтобы их было видно, прошу вас.

— Вы ставите условие, чтобы мы выгрузили также и порох?

— А что? Разве вы умеете стрелять без пороха? Вы хотите, чтобы мы испугались пушек без боеприпасов? Пушек, которые не смогут произвести ни единого выстрела?

«Он совершенно сумасшедший, — думает посол. — Единственная охранная грамота, которую мы можем ему дать, — предписание о немедленной его изоляции, как опасного безумца».

Вместе с тем он выглядит очень величественно в своих богатых одеждах, отличающихся необычайным изяществом, расшитых золотом и драгоценными камнями. Самоцветы украшают его шею и запястья, а кроме того, он пересыпает их из одной ладони в другую. Тюрбан украшен великолепным сапфиром.

«Он хотел поразить меня своим видом, — думает испанский посланец, — и выглядит словно идол в храме. Однако, чтобы управлять страной и уметь ее защитить в случае необходимости, нужны совсем иные качества, кроме царственной внешности».

Посол готов лишь презирать его, но против воли чувствует, как в нем постепенно закипает гнев, потому что не может понять, что скрывается за этой высшей красотой, в глубине этих прекрасных глаз: тщеславие идиота или дьявольский обман?

В чем может заключаться обман? Совершенно исключено, что Хасан-ага ждет откуда-то помощь. Его отец Хайраддин слишком далеко. Его друг, король Франции, тоже далеко и не стал бы посылать сюда ни солдат, ни корабли. А ближайшие его союзники, если они у него есть, — дикие племена, не имеющие оружия и не способные воевать против настоящей армии. Пираты, захватившие другие прибрежные города, не питают к нему никакой симпатии. Нет, если он рассчитывает на помощь, ему остается просить ее у неба.