Сьюзан Ховач - Богатые — такие разные. Том 2

Я подумала о том, не должно ли это удивительное сообщение уверить меня в том, что у Корнелиуса нет причин ревновать к Элану.

— Я думала, что Корнелиус питал некое мистическое чувство к Полу, — сказала я, цитируя собственные слова Сэма Келлера.

Он цитаты не узнал.

— Да, сначала он ему слепо поклонялся, — как, впрочем, и все мы. Но со временем стал думать о том, что его жизнь является зеркальным отражением жизни Пола. Однако они, знаете ли, были достаточно разными, и теперь Нэйл вполне созрел, чтобы принять и приветствовать это различие.

— Приветствовать? Вы хотите сказать, что он считает себя лучше Пола?

— Этого я не сказал. Но у Пола — как велик бы он ни был — были и свои слабые места. Однако Нэйл унаследовал не все его слабости. Например, он преданный семьянин, верен своей жене, любит сестру и прекрасно относится к детям…

Последовал приторный панегирик. Когда мы покончили с первым блюдом и нам подали второе, мне это так наскучило, что я попросила:

— Расскажите мне о нимбе вокруг его головы. Большой ли он? И моет ли он свои крылья каждый вечер, или же только по воскресеньям?

Сэм рассмеялся.

— Я слишком его разрекламировал? Мне просто хотелось показать вам оборотную сторону медали, так как я вполне могу себе представить, какое мнение о нем могло у вас сложиться со слов Стива.

Наконец-то мы снова вернулись к Стиву. Я смотрела, как официант доливал вино в наши бокалы, и пыталась отгадать, что последует дальше.

— Не все ли вам равно, что я думаю о Корнелиусе? — беспечно спросила я Сэма.

— Мне это безразлично, но Нэйл хотел бы, чтобы вы не думали о нем плохо. По правде говоря, есть еще и другая причина моего появления в Лондоне. Я приехал не только для того, чтобы запереть дверь дома шесть на Милк-стрит. Я должен предложить вам оливковую ветвь мира от имени Нэйла.

— Как это мило со стороны Корнелиуса! — заметила я. Еда больше не лезла мне в горло, но я продолжала тыкать вилкой в жареный морской язык и заталкивать в рот вареный картофель. — Обожаю оливковые ветви! Как же выглядит эта конкретная оливковая ветвь?

— Я говорю серьезно, Дайана, — проговорил Сэм с сосредоточенным видом. — Нэйл исполнен лучших побуждений. Разумеется, когда он был еще ребенком, он затаил на вас зло, потому что вы исковеркали жизнь Сильвии, но он был тогда слишком мал, чтобы понимать, что в действительности представляет собою жизнь. И, разумеется, у него некоторое время было двойственное чувство к Элану, но потом Пол сделал его своим наследником. А затем произошла вся эта история с Эмили. Теперь он понимает то, что давно было ясно и вам, и мне — Эмили и Стиву не следовало жениться и теперь Эмили более счастлива, чем когда-либо с ним. Сейчас, когда Стив воспользовался вашими деньгами, чтобы утвердиться самостоятельно и дать нам по зубам — а уж поверьте мне, мы могли бы сказать по этому поводу свое веское слово, — он понимает, что вы любите своего мужа и готовы сделать для него все. Да что говорить, Нэйл даже как-то сказал, что хотел бы, чтобы Алисия в подобной ситуации отнеслась к нему так же! Действительно, Дайана, на Нэйла это проявление смелости произвело очень сильное впечатление. Он говорил, что это позволило ему понять, что вы одна из людей Пола, как и все мы. И он не перестает восхищаться тем, что вы, как и все люди Пола, безошибочно понимаете, когда нужно прекратить операции. — Он замолчал. Старший официант хотел было подойти к нам, но потом направился к соседнему столику. — Да, — вздохнул Сэм, с невинным удовольствием разглядывая свою тарелку, — этот доверский морской язык лучшая из всех рыб… Итак, что бы там ни было, но речь идет о сделке. Если вы хотите увезти своих детей в Америку, чтобы уберечь их от войны, Нэйл создаст для вас новую косметическую фирму. У меня в кармане лежит письменное предложение — вам остается только поставить свою подпись. Он говорит, что совершенно уверен в ваших деловых способностях и убежден в возможности успешной совместной работы с вами.

— Как это приятно. Вам не покажется чересчур наивным, если я спрошу вас: а что будет со Стивом?

Сэм откашлялся, прочищая горло. Это была трудная часть проблемы, требовавшая от него всего его очарования и искусства. Я ждала ответа, не прикасаясь к еде и не обращая внимания на полный бокал.

— Послушайте, Дайана, — заговорил он с глубокой симпатией, глядя на меня своими честными карими глазами, мы мало знаем друг друга, и ваша личная жизнь меня совершенно не касается, но я считаю вас весьма привлекательной женщиной, способной легко завоевать восхищение самых достойных мужчин. Почему вы должны удовлетворяться меньшим, когда достойны самого лучшего? Или, если сказать по-другому, почему вы должны участвовать во всей этой бессмыслице, навязанной вам в последнее время Стивом? Мы на углу Уиллоу и Уоллстрит не слепы и не глухи, и понимаем, что у вас не может не быть собственных проблем. Верьте мне, Нэйл очень много думает об этом, Дайана. Ваше положение давно занимает его мысли.

— Держу пари, что это так, — отвечала я. — Он думает о том, как бы окончательно уничтожить Стива, и строит план, который считает безошибочным. Но вам следует сказать вашему приятелю следующее: я останусь со Стивом. И еще скажите вашему другу, что если бы даже я изменила свое мнение, то клетка со львом на углу Уиллоу и Уолл-стрит была бы последним местом, куда бы я побежала.

За нашим столиком воцарилось молчание. Неподвижность разгладила черты Сэма, и вместе с теплом его манер отступили и его всепобеждающая искренность и очарование.

— Может быть, вы все-таки задумаетесь над этим?

— Никогда. Мне очень жаль, Сэм.

Он в полном молчании принялся за еду, допил свое вино и сделал знак официанту.

— Кофе, Дайана? Может быть, десерт?

— Нет, благодарю вас.

Подписав счет, он молча проводил меня в вестибюль.

— Благодарю вас за ленч, — сказала я Сэму таким ровным голосом, на какой только была способна. На меня наконец повлияло напряжение разговора, и я чувствовала себя такой изможденной, что едва держалась на ногах. — Мне очень жаль, но я не могу задержаться ни на секунду.

— Я тоже очень сожалею, — нейтральным голосом ответил он, но потом внезапно отказался от этой нейтральности и, положив руку мне на плечо, тихо сказал, пытаясь меня убедить: — Дайана, будьте благоразумны. Примите предложение. Иначе вам не взять верх над этой сильной рукой, никогда. Это невозможно.

— Не убеждайте меня, — ответила я, — нет ничего невозможного! Отправляйтесь обратно и скажите своему боссу, что я отказываюсь играть роль Чемберлена перед Гитлером, и, сколько бы бумаг он ни предложил мне подписать, я разорву их в клочья и пущу по ветру.