Филиппа Грегори - Земля надежды
Она улыбнулась ему робкой дружеской улыбкой.
— Я любила тебя, Джон. С того самого момента, когда ты вошел в дом, а я спустилась по лестнице и увидела тебя.
Он взял ее за подбородок и повернул лицо к себе. Ее щеки разрумянились от смущения, но она решительно смотрела ему в глаза своим прямым темным взглядом.
— И ты прощаешь меня?
Она слегка повела плечами:
— Конечно. Ты же вернулся ко мне.
— И все еще любишь меня?
— Разумеется. С чего это мне меняться?
— Потому что я причинил тебе зло.
— Ты собираешься остаться дома? — спросила она со своей обычной практической прямотой.
— Да, я остаюсь.
— Тогда я прощаю тебя.
Он помолчал.
— Как ты думаешь, мы можем еще раз начать сначала? — спросил он. — С твоей любовью ко мне и моим желанием научиться любить тебя?
Румянец на ее щеках разгорался все ярче. Он заметил, что маленький беленький бантик на воротнике ночной рубахи задрожал от ее ускорившегося дыхания.
— Думаешь, у тебя получится полюбить меня?
Джон выпустил ее руку, прижался губами к шее и потом нежно развязал трепещущий бантик.
— Точно знаю, что смогу, — ответил он.
Он знал, по крайней мере, что может на это надеяться.
В конце апреля Александр Норман прислал в Ковчег записку.
Пишу второпях, чтобы сообщить вам последние новости. Король выехал из Оксфорда, оставив там двор. Никто не знает, куда он направляется, но это должно означать конец войны. С ним не более дюжины джентльменов. Скорее всего, он бежит во Францию, чтобы воссоединиться с королевой. Слава богу, наконец все закончилось.
Джон пошел к Эстер и положил записку на чертежный стол, за которым она занималась счетами по домашнему хозяйству, сидя в эркере перед венецианским окном в зале с редкостями.
— Что ж, наконец для него все закончилось, — сказал Джон.
Она быстро взглянула на мужа.
— Ты должен радоваться, что все кончено. Только подумай, страна снова вернется к нормальной жизни.
— К нормальной? — воскликнул он. — Кто будет королем, пока он в изгнании? Кто будет руководить страной?
— Парламент! — нетерпеливо ответила она. — Я полагала, что именно за это он и боролся!
— Не могу не думать о короле. Совсем один, без королевы, скачет куда-то, зная, что все потерял.
— Не он один, многие все потеряли, — мрачно заметила Эстер. — И сыновей, и братьев, и мужей. Еще пару лет, и Джонни тоже пришлось бы идти. С самого начала войны он просто рвался погибнуть на королевской службе.
Джон кивнул и повернулся к дверям.
— Просто я думаю о нем, — сказал он. — Как он скачет там совсем один. Очень надеюсь, что с ним есть кто-то, кто знает дорогу на Дувр.
— Ньюарк![27] — воскликнул Джон и посмотрел на Александра Нормана, не веря своим ушам. — Какого черта ему надо в Ньюарке? Я думал, он собирается во Францию!
— Он просто прогулялся по окрестностям, — сказал Александр. — Нельзя не восхищаться, как красиво он это сделал. Он приблизился к Лондону на час верховой езды и явно подумывал, а почему бы не заехать туда, проверить, что думают люди.
Джон ахнул в ужасе.
— А потом он поехал по направлению к Кингс-Линн, а уж потом на север, в Ньюарк.
— Что, черт побери, он вытворяет?
— Думаю, он просто не знал, что делать, — ответил Александр. — Думаю, он скакал и надеялся — вдруг что-нибудь произойдет, вдруг ему повезет, появится французская армия, или придут ирландцы, или вдруг парламент поведет себя по-другому. Думаю, он просто тянул время, прежде чем сдаться.
Джон покачал головой.
— Шотландцам? — безрадостно спросил он.
Александр кивнул.
— Шотландской армии в Ньюарке.
— Он думает, они будут обращаться с ним лучше, чем его собственный народ? — с напором в голосе спросил Джон. — Он так плохо думает об англичанах, что идет к шотландцам, которые первыми выступили против епископов и молитвенников? Он забыл, что его собственный отец покинул Шотландию, отправился на юг и никогда не возвращался туда по собственной воле? Его отец говорил: «Нет епископов, нет и короля!» А у шотландцев никогда не было епископов.
Френсис, сидя у камина в гостиной дома в Ламбете, шила крошечную ночную рубашечку, но, услышав огорчение в голосе отца, подняла голову.
— Ах, если бы у нас сейчас был мир.
— А что они с ним сделают? — спросил Джон. — С самого начала этой заварушки они были его врагами. Они должны сразу же передать его парламенту, а это значит, что с тем же успехом он мог отправиться прямо в Лондон.
— Он, должно быть, надеется с их помощью стравить английскую армию и парламент. Если он лично будет там, предлагая им шанс завоевать Англию, кто знает, куда они повернут… Они могут встать на его сторону и пойти вместе с ним войной на Англию. Думаю, это и есть его самая заветная мечта.
Александр пересчитывал варианты по пальцам.
— Или они могут посадить его на престол в Эдинбурге. Тогда он станет их королем, а не нашим. Или они могут помочь ему перебраться за границу, а сами притворятся, что ничего общего с этим не имеют. Тогда им не придется даже брать его в плен.
— Или же они могут сделать его пешкой в своей игре! — воскликнул Джон. — Кто сейчас его советник? Кто подсказал ему побегать по всему королевству и в итоге оказаться у шотландцев? Что за идиоты рядом с ним? Почему там нет никого, кто позаботился бы о его безопасности?
— Думаю, он полагается на удачу, — заключил Александр. — И тем не менее кто — даже сейчас — может с уверенностью предсказать, к кому удача повернется лицом?
Александр вернулся в Сити, а Френсис оставил в доме ее отца. С более теплой погодой в Лондон снова вернулась чума, и поговаривали, что она будет самая ужасная за многие годы. Бедняки переживали суровую зиму без топлива и хорошей еды, и, когда задули теплые чумные ветры, у них не было сил сопротивляться инфекции. Уже несколько месяцев чумные телеги всю ночь разъезжали по узким улочкам, и белые кресты появлялись на дверях один за другим.
Александр ничего не мог сделать, чтобы защитить себя, ему приходилось оставаться в доме, работать на своем складе, он лишь велел всем работникам выходить наружу как можно реже. Но он ни за что не хотел подвергать риску Френсис.
Джон обнаружил, что чересчур обеспокоен здоровьем дочери. По мере того как она полнела и лицо все ярче светилось от развивающейся беременности, Френсис становилась все больше похожа на свою мать. Он не хотел говорить о Джейн со своей второй женой и не хотел, чтобы тень ее смерти висела над его домом. Он взял за привычку проводить долгие часы в саду, возвращаясь в дом до наступления медленных сумерек раннего лета. И там, пока копал, полол и пересаживал виргинские саженцы, он и так и эдак обдумывал различные варианты любви, какие только могут быть у мужчины, — любовь к работе, к девушке, на которой он женился по любви, к детям, которых она подарила ему, к женщине, на которой он женился ради удобства, и к женщине, которую он любил всецело, но беспомощно и безнадежно.
