Кэтрин Гэскин - Сара Дейн
Ричард и Элисон отплыли из Порт-Джексона на «Индостане» в начале мая 1810 года с остальными членами расформированного Корпуса Нового Южного Уэльса. Саре этот период ожидания показался бесконечным. «Индостан» и «Дромадер» должны были пройти путь до Англии вместе, но сначала их следовало отремонтировать и снабдить всем необходимым. Потянулась нескончаемая череда прощальных вечеров, и время шло очень медленно.
Блай, вернувшийся в Сидней на протекающем старом «Дельфине», должен был также отплыть на «Индостане». Его вынужденное пребывание в Порт-Дарлимпле отразилось на его характере, и задержки с отправлением кораблей доставляли ему какое-то извращенное удовольствие.
Они с Меквори невзлюбили друг друга с первого взгляда: присутствие Блая в Сиднее служило источником постоянного раздражения для губернатора. В конце апреля он дал бал в честь своего предшественника, в стремлении ускорить отъезд того из колонии.
Сара нервничала и не находила себе места, пока оба судна оставались в гавани и пока она знала, что Ричард еще не на борту. Она предложила Луи вернуться в Банон, и он, понимая ее состояние, отдал распоряжение о немедленных сборах и отъезде на Непеан.
В мае, когда Сара была в Баноне, поступило известие об отплытии обоих судов.
Сознание того, что Ричард в конце концов уехал, вселило в нее спокойствие, которое смягчило ощущение покинутости и одиночества. Теперь не оставалось никого, с кем можно было делиться воспоминаниями о долине Ромни, никого, кто помнил бы ее отца. Ричард увез с собой образ юной Сары Дейн.
IVГубернатору Меквори не нравилось то состояние, в котором пребывала колония в момент его приезда. Он точно представлял себе, во что он должен превратить тот маленький мир, которым ему дано править, и принялся за дело решительно и энергично. Убожество сиднейских зданий раздражало его — он мысленно видел, как их сменят прочные каменные здания, он хотел иметь более удобные дороги, и он добился их постройки за счет введения платного проезда. Было начато строительство новой больницы, достроена и освящена церковь св. Филиппа. Меквори приложил свою энергию ко всему и она ощущалась повсюду.
Общественная жизнь колонии процветала: было модно отправляться на пикник по новой Южной дороге и превращать воскресное посещение церкви в торжественное мероприятие. По вечерам в Гайд-Парке установился ритуал прогулок для публики под музыку полкового оркестра, на протяжении всей недели давались балы и вечера, на которых всегда присутствовали многочисленные представители семьдесят третьего полка. В Гайд-Парке отвели место для конных состязаний, и ежегодная неделя скачек, проводимая в октябре, стала самым главным событием года. С другой стороны, в городе продолжала существовать и непристойная, грубая мрачная жизнь, которую Меквори удалось за три года ограничить пределами района под названием «Скалы», в котором, в основном, теснились бараки ссыльных. Он стремился к тому, чтобы в обществе возобладали светский лоск и утонченные манеры, и общество, по мере сил и возможностей, старалось соответствовать его требованиям и обрести элегантность.
Но в характере губернатора была одна странность, к которой колониальная элита относилась с гораздо меньшим одобрением: он был на удивление неравнодушен к помилованным. Он везде, где возможно, отдавал им предпочтение и поощрял их участие в разного рода общественных увеселениях. Но он не мог изжить традицию держать помилованных на расстоянии. Он мог просить их отобедать в правительственной резиденции и назначить их членами комитетов, но был не в состоянии силой заталкивать их в гостиные офицерства или купеческой братии. Когда его превосходительство указывал, какого высокого признания удалось добиться Саре де Бурже, ему резонно отвечали, что остальным помилованным не повезло вступить в брак с людьми слишком влиятельными, слишком высокородными или слишком богатыми, чтобы их невозможно было щелкнуть по носу.
Для Сары эти три года с момента приезда Меквори были, на первый взгляд, спокойными. Но ей постепенно пришлось привыкнуть к тому факту, что Ричарда нет, и прятать ощущение потери за внешним спокойствием. Он в общем-то составлял незначительную часть ее повседневной жизни с момента ее замужества, но в то же время она много узнавала о нем из разговоров и сплетен, часто видела его на разного рода сборищах и порой могла перемолвиться с ним словечком. Но с его отъездом все это ушло: никто о нем больше не говорил, и упоминание его имени было бы неуместно. Ферма Хайд дважды сменила владельцев, так что даже там он не оставил существенного следа. Ричард никогда не входил в ядро колониального общества, и колония быстро его забыла.
К этому времени Луи смирился с необходимостью делить жизнь между Баноном и Гленбарром. Сара уже не посещала лавку, а просто просматривала финансовые отчеты, когда Клепмор приносил их в Гленбарр. Она не так часто ездила в Кинтайр, на фермы Приста или Тунгабби: Джереми Хоган по-прежнему брал на себя большую часть управления Кинтайром, а управляющие двух других ферм были достаточно умелыми в своем деле. Она уже поняла, что за мирные отношения с Луи приходится расплачиваться более низкими доходами от обеих ферм. Ее не слишком беспокоили эти потери: она просто смотрела на этот период как на промежуток времени, когда Дэвид и Дункан подрастают, чтобы взять управление фермами в свои руки; тогда их честолюбие сделает ненужными ее собственные усилия. С каждым годом все новые акры прибавлялись к уже расчищенным на ферме Дейнов, и стада мериносов все росли. «Ястреб», «Чертополох» и «Дрозд» совершали рейсы с солидным грузом шерсти в Лондон. Иногда Луи называл ее «лавочницей», но ее забавляло, что он уже не вкладывал в это слово первоначального презрения.
Единственное письмо от Ричарда пришло только в начале 1812 года. Он просто и кратко сообщал ей о смерти Элисон в доме леди Линтон в Девоне. Саре стало грустно от этого известия. Бедная Элисон! — подумала она. Как напрасна была ее любовь! Ричард был недостоин такой любви, и в то же время Сара знала, что это чувство было так же естественно, как потребность дышать. Она подумала о том, чем же он может теперь заняться, и ей рисовалось, что его окружает веселая лондонская жизнь, к которой он всегда стремился, а теперь у него были для этого средства, которых Элисон не успела истратить. Ей хотелось думать, что теперь Ричард будет счастлив.
Глава ВОСЬМАЯ
IВесь Гленбарр был наполнен огнями и суетой, когда Сара поднималась по лестнице к себе в спальню в последнюю ночь 1812 года. Снизу до нее доносились голоса прислуги, болтающей по пути из вестибюля на кухню, и здесь, за этими закрытыми дверями спален, ей чудилось возбуждение и старание, с которым наряжаются к празднику его участники. Гленбарр был полон веселья и праздничной приподнятости. Сара помедлила на верху лестницы и огляделась: балюстрада была украшена гирляндами — делом рук Элизабет, вокруг была масса диких цветов, расставленных в вазах. В столовой были накрыты праздничные столы, в гостиной стояли столы для карточной игры, а вдоль стен — диваны для тех, кто захочет просто поболтать.
