Жюльетта Бенцони - Тибо, или потерянный крест
— Да помогите же ей! Ей дурно, она такая бледная.
— Ничего страшного. Плесните ей воды в лицо, она тотчас и опомнится!
И Стефания, пожав плечами, вышла из комнаты, где они только что поужинали.
Следующие дни были для Изабеллы ужасными. Ее нервы не выдержали напряжения, вызванного горем. Она истерически рыдала. Она снова, как раньше в Наблусе, попала в порочный крут тревог, страхов и кошмаров, вызванных картиной изгнания Тибо, которую ей так точно и подробно, с уничтожающей жестокостью описала Стефания. Она все время звала мать, но Стефания и слышать о той не желала. Онфруа уже не знал, какому святому молиться, и чувствовал, что и сам теряет рассудок рядом с этой обезумевшей от рыданий женщиной, в которой он тщетно пытался вновь обрести милую подругу своих ночей. Все это придало ему смелости обратиться к своей грозной матери; он молил ее со слезами, и Стефания в конце концов сдалась, не выдержав страданий сына. В замок отправили слугу чтобы передать королеве Марии просьбу навестить дочь. Но сама Стефания не желала встречаться с ней.
— Вы примете ее без меня, — сообщила она Онфруа. — А я пойду помолюсь в соборе... И постарайтесь сделать так, чтобы она здесь не засиживалась!
Однако вместо Марии Комнин явился Конрад де Монферра в сопровождении своего личного врача.
— Я узнал, что принцесса Изабелла занемогла, — сказал он Стефании после того, как поприветствовал ее. — Это — господин Антони, искусный миланский лекарь, которого я взял к себе на службу...
— Моя невестка просила привести ее мать. Ник чему, чтобы ее осматривал врач, в чьих услугах она ничуть не нуждается! Это женское недомогание из тех, в которых мужчины ничего не понимают! — резко парировала Стефания, которой этот визит совсем не понравился.
— Королева Мария и сама нездорова. Она придет, как только сможет, а пока позвольте господину Антони осмотреть больную!
— Зачем? Она больше страдает душой, чем телом, и любовь, которой окружает ее супруг, исцелит ее вернее, чем все ваши лекарства. Тем не менее я благодарю вас, мессир Конрад, за то, что проявили заботу об Изабелле.
Если она надеялась, что после этих слов Монферра повернется и уйдет, то глубоко заблуждалась. Любезное выражение исчезло с лица маркиза, словно его заволокла грозная туча.
— Благородная госпожа, — со свирепой улыбкой ответил он, — вы забываете о чрезвычайно важном обстоятельстве: о том, какую ценность представляет для всех в этом королевстве — или в том, что от него осталось! — жизнь младшей дочери короля Амальрика. Если с королевой Сибиллой случится несчастье, — а говорят, что здоровье ее пошатнулось после того, как она родила мертвую девочку, — бароны, и на этот раз единогласно, отдадут корону принцессе Изабелле. Так что она не только ваша невестка, но еще и — и в первую очередь — ставка в политике.
— И что это означает?
— Это означает, что я намерен как можно лучше о ней позаботиться. И потому сейчас пришлю носилки, чтобы отнести ее в замок... вместе с ее мужем, само собой разумеется!
— Тем самым вы нарушите мои права: ваша принцесса — жена Онфруа де Торона, сеньора Керака, Моава и Торона, и...
— Да, в самом деле, а я и позабыл, — вкрадчиво промурлыкал маркиз с видом кота, который вот-вот проглотит мышку. — Но, в таком случае, что он здесь делает, почему прячется среди женских юбок? Если верно то, что рассказывают, Крак не пал в отличие от Торона, который отсюда совсем недалеко и который он даже не попытался сохранить. Отчего он сейчас не там?
— Саладин освободил моего сына, взяв с него обещание, что он больше не поднимет на него оружие! Мне кажется, это имеет значение!
— Это имеет значение, главным образом, для труса! — отрезал Монферра, не обременяя себя чрезмерной вежливостью. — От этого обещания, к которому его принудили силой, патриарх... или даже первый попавшийся архиепископ мог бы его освободить, но, похоже, он предпочитает его выполнять. И потому я заявляю, что он неспособен обеспечить защиту столь знатной и столь драгоценной госпоже... Носилки скоро будут здесь. И я сам буду сопровождать Изабеллу!
— Вы посмели бы применить оружие в моем доме?
— Без малейших колебаний! Тем более что дом этот — не ваш, вам его лишь предоставили на время...
С трудом обуздав свой гнев, Госпожа Крака сдалась:
— Ну, что ж, если дело принимает такой оборот, я позволю вашему врачу осмотреть мою невестку, — проговорила она снисходительно, но маркиз лишь насмешливо взглянул на нее.
— Премного благодарен! Вот только мне этого уже не хочется. Сопротивление, которое вы мне оказали, убеждает меня в том, что принцессе небезопасно оставаться в этом доме. И скоро она будет в замке!
Разъяренная Стефания поняла, что с этим человеком ей не сладить. Часом позже Изабелла на крытых носилках с задернутыми занавесками прибыла в замок, где ее встретили с распростертыми объятиями мать (которая и не думала ничем болеть) и Евфимия. Изабеллу разместили на женской половине. Что же касается несчастного Онфруа, — ему пришлось отправиться в казарму к тем солдатам, которых он так ненавидел. На супружеское ложе с задернутым пологом его обещали допустить лишь после выздоровления жены. Нехотя смирившись и проявив предусмотрительность, он прихватил с собой пару книг.
Стефания, конечно, попыталась последовать за невесткой, но ее весьма любезно попросили остаться на месте: в замке слишком тесно, и она не смогла бы расположиться там со всеми удобствами. И уж вовсе негде разместить ее служанку Жозефу, которую Балиан д'Ибелин подозревал в лжесвидетельстве и которую только из уважения к ее хозяйке не выбросили за городские стены следом за Тибо. Тем временем война не замедлила начаться вновь.
Ее разжег человек, от которого никто не ждал подобной смелости: Ги де Лузиньян, опозоренный и обесславленный король без армии и королевства, возможно, побуждаемый своим братом, коннетаблем Амори, и женой Сибиллой, разъяренной положением беженки в Триполи, собрал всех франкских рыцарей и только что прибывших паломников, к которым присоединились тамплиеры Жерара де Ридфора, укрывшиеся в Тортозе, и госпитальеры из Маргата. С этим небольшим войском Ги начал осаду второго города почившего королевства и главного его порта: Акры. Вскоре на холме Тель аль-Фухар к востоку от города расцвел большой красный шатер королей Иерусалима, «и Сибилла была там вместе с ним»...
Предприятие было безумное: обширную и прочную крепость с западной стороны защищало море, а с восточной — мощная преграда из высоких и длинных85 стен, над которыми возвышался грозный донжон: Проклятая Башня. Кроме того, крепость защищал большой — численность его превышала численность осаждавшей крепость армии — гарнизон, которым командовал племянник султана. И все же осаждавшим удалось блокировать город со стороны суши и закрепиться на берегу, откуда к ним могла подходить помощь.
