Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы
В конце трапезы «Анубис» прикатил в зал саркофаг на колесиках.
— В разгар пиршества, — возгласил он, — полезно вспомнить о вечном. Услышьте, что поведают вам мертвые! — Он отступил назад и изменил тон: — Пока вы не покинули земную юдоль, следуйте во всем велению ваших сердец. Облачайтесь в тончайшее полотно и умащайтесь благовониями, ласкающими обоняние!
Тут «Анубис» сделал несколько танцевальных движений и продолжил:
— Ищите удовольствия, где и когда только можете! Не предавайтесь тоске, следуйте желаниям сердца! Стремитесь к тому, что больше всего радует ваш взор! Устраивайте свои дела на земле по велению души, пока не настал тот неизбежный день, когда все кончается и бог, не ведающий жалости, слушает стенания ваших близких.
Он склонился над саркофагом и обратился к мумии:
— Воистину, стенаниями провожают уходящего в могилу, ибо не чает он радостного дня возвращения.
Мумия начала издавать стоны и шевелиться. Люди заволновались, хотя прекрасно знали, что это представление. Вид оживающих мертвецов производит сильное впечатление.
— Внемлите! Человеку не дано забрать на тот свет свое земное достояние!
Мумия за его спиной перекинула через край гроба одну негнущуюся ногу, потом вторую и рывком выпрямилась.
— Внемлите! Нет никого, кто бы ушел туда и возвратился обратно! — пропел «Анубис», после чего обернулся, воззрился на «ожившую» мумию и испустил вопль.
Он воздел руки и потянул за полоску полотна, торчавшую у мумии из-за плеча. Мумия принялась вертеться, разматывая пелены.
— Свободен! Свободен! — возгласил изображавший мумию человек, избавившись от пелен.
Он метнулся к саркофагу, стал зачерпывать оттуда пригоршни золотых монет и швырять в толпу.
— Потратьте их за меня! — кричал он. — Я туда возвращаться не собираюсь!
Толпой овладело веселое настроение, и Цезарь подвел группу гостей к сфинксу.
— Спрашивайте его о самых насущных заботах! — предложил он, похлопав сфинкса по крестцу.
— Найдет ли Клодия нового возлюбленного? — выкрикнул кто-то сфинксу в пасть.
— Я предвижу для Клодии много бессонных ночей, — прозвучал изнутри приглушенный голос.
— Это нечестно! — заявил Цезарь. — Можно спрашивать только о себе, а не о ком-то другом.
— Так я себя и имел в виду! — отозвался под общий смех мужчина, интересовавшийся Клодией.
— Доведется ли мне снова вести в бой войска? — тихо спросил Лепид.
— Да, и больше, чем тебе бы того хотелось, — прозвучал ответ.
— Будет ли восстановлена республика? — звонким голосом спросил Цицерон.
В помещении воцарилась тишина.
— Как сказал Гераклит, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ибо в следующий момент вас омоют уже иные воды.
— Да знаю! — раздраженно бросил Цицерон. — Понятно, что к власти придут новые люди, но как насчет государственного устройства?
— У тебя только один вопрос, Цицерон! — проревел Антоний.
Цицерон бросил на него хмурый взгляд и отвернулся.
— Теперь я спрошу! — заявил Антоний. — Достигла ли моя судьба наивысшей точки?
— Твое восхождение к вершинам лишь началось, — последовал ответ. — Ты и представить не можешь, сколь высоко вознесет тебя Фортуна.
— Выйди и покажись, — потребовала я.
Что это за человек? Истинный прорицатель или просто актер?
Сфинкс медленно поднял голову, и из его пасти выглянул пугающего вида иссохший темнокожий человек.
— Какой вопрос хочешь задать мне ты, царица? — спросил он, и я поняла, что это не комедиант.
Я задумалась, как точнее сформулировать свой вопрос. Конечно, не всякие слова я могла произнести публично.
— Будет ли Египет благословлен богами при моей жизни? — наконец спросила я.
— Да. Разными богами, — ответил прорицатель. — Как обитающими на небесах, так и пребывающими в этом зале.
Я почувствовала, что меня пробирает дрожь, и испугалась, как бы этого не заметили другие. Каких богов он имел в виду? «Пребывающие в этом зале…»
Что ни говори, ответ я получила дурацкий и бессмысленный. Впрочем, он вполне соответствует моему расплывчатому вопросу, так что обижаться не на что.
Цезарь поднял руки. Когда воцарилась тишина, он сказал:
— Я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли сюда почтить Египет — и меня. Вчера мы праздновали триумф после победы над мятежными силами в Египте. Сегодня мы чтим царя и царицу этой страны, Птолемея и Клеопатру. Здесь, в вашем присутствии, данной мне властью я торжественно объявляю и провозглашаю их друзьями и союзниками римского народа — Socius Atque Amicus Populi Romani!
Собравшиеся одобрительными возгласами встретили декларацию, ради которой и был затеян этот вечер.
— Да не посмеет никто усомниться в их верности! — воскликнул Цезарь.
Снова раздались приветственные крики и аплодисменты.
И вот наступил момент, давно ожидаемый мною. Я кивнула Хармионе, а она, в свою очередь, сделала знак няньке Цезариона. Та быстро вышла из зала.
Цезарь, Птолемей и я остались перед толпой гостей. Чтобы удержать их внимание, я начала произносить речь — боюсь, несколько сбивчиво. Но довольно быстро мне принесли только что проснувшегося Цезариона, облаченного в царское платье и потиравшего глаза.
Я посадила сына на пол, перед подолом одеяния Цезаря, и в зале воцарилась гробовая тишина. Я знала: если Цезарь поднимет ребенка, это равносильно признанию отцовства. Но понимали ли смысл происходящего гости? Возможно, они решили, что я просто хочу представить Цезарю подвластного ему царевича? Впрочем, сейчас все зависело от Цезаря, и меня интересовали его действия, а не мнение собравшихся римлян.
Цезарь был смертельно спокоен. Я поняла, что он зол, очень зол. Мне удалось хитростью поставить его в затруднительное положение, а это он считал непростительным. Правда, в отличие от большинства других людей, Цезарь и в гневе не терял способности мыслить трезво и здраво. В случае необходимости он справлялся со своими чувствами и никогда не позволял себе поддаться ярости при свершении важных дел. Он смотрел вниз на Цезариона, плотно сжав губы.
— И как ты назвала это сокровище? — спросил он ровным, взвешенным тоном.
— Его зовут Птолемей Цезарь, — ответила я нарочито громко.
Послышался тихий гомон. Все услышали мои слова, поняли их значение и теперь ожидали реакции Цезаря.
Он смотрел, как Цезарион потянулся и коснулся ручонкой его сандалии. Потом Цезарь нагнулся и поднял ребенка. Он держал его высоко и медленно поворачивал из стороны в сторону, чтобы все могли видеть.
