Мари Кордоньер - Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты
— Эдвард — душевнобольной, — кричала я, — ему нельзя жениться. Он должен находиться под наблюдением врачей. Брак с душевнобольным — это преступление!
— Ты будешь делать то, что я тебе прикажу! — резко и грубо прервал меня дед. — Ты потеряла всякое право на уважение, ты позорное пятно на чести нашей семьи, и потому тебе не остается ничего другого — я выброшу тебя из дома, если ты откажешься, — как выйти замуж за Эдварда. Ты родишь от него ребенка и продолжишь линию нашего рода. Этим ты загладишь свой позор и выполнишь свой долг!
Дед сидел в своем кресле неподвижно, точно статуя, и, хотя я знала, что ничто не может поколебать принятое им решение, все-таки громко заявила:
— Никто не сможет заставить меня выйти замуж за душевнобольного. Дети, о которых вы говорите, могут оказаться также душевнобольными, если только у Эдварда могут быть дети.
— Возможно, Эдвард немного туповат, — сказал сэр Генри, — но в остальном он вполне здоровый молодой человек, и ты в этом скоро сама убедишься. Он имеет официальное разрешение получать домашнее образование и не посещать колледж. Так что никто не считает его слабоумным. Это ты должна принять во внимание.
— Ему нужен не колледж, а больница для душевнобольных. Его место в Бедламе! Во время припадков он становится опасен, и Питерсу приходится связывать его ремнями.
— Твой долг выполнять все, что прикажет лорд Уильям, — продолжал сэр Генри, словно не слыша моих слов. — Близится Рождество, и будет очень удобно заключить брак во время праздников. Откладывать это дело не имеет смысла. А теперь ты свободна, можешь идти в свою комнату.
Я вышла из библиотеки и побрела в свою комнату, с трудом переставляя ноги. То, что произошло, походило на кошмарный сон, но будущее было гораздо ужаснее. Что делать? Как освободиться от этого кошмара? Где искать помощи? От решения этих вопросов зависела моя судьба.
Конечно, я сразу подумала о бабушке. Она делает все, что угодно ее мужу; она допустила, чтобы ее дочь была навсегда изгнана из родного дома. Но ведь она женщина. Неужели она лишена чувства сострадания и может спокойно смотреть, как ее внучку хотят бросить в постель душевнобольного? Неужели она не понимает, какую гнусность задумал ее муж?
В последнее время у Эдварда появилась скверная привычка хватать меня руками. Когда это случилось в первый раз, я попросила его больше так не делать. Он послушался, но потом все началось снова. Я была уверена, что его этому научили и учителем был его отец, сэр Генри. Конечно, я могла позвать на помощь Питерса, сильного, добродушного мужчину. Но что если ему прикажут не вмешиваться в это дело? Насколько я знала, его семья в долгах, а за покрытие долга он мог согласиться на что угодно, не только на такой поступок. Неужели бабушка не поймет, в какой я нахожусь опасности, и откажется помочь мне?
Я постучала и, услышав «Войдите!», открыла дверь красной гостиной. Бабушка сидела, закутавшись в шаль, в кресле с прямой спинкой у горящего камина. Она занималась вышиванием. Сколько я себя помню, она до глубины души была предана этому бесполезному — законченная вышивка убиралась в шкаф, и бабушка начинала следующую, — но чисто женскому занятию. Несмотря на обезображенные артритом руки и на то, что каждое движение вызывало боль, она стоически продолжала свое благородное занятие. Бабушка подняла голову и посмотрела на меня. Сердце мое екнуло, таким отстраненным и холодным был ее взгляд. Мне подумалось: верно говорят, муж и жена с возрастом становятся одинаковы. Нашла у кого просить помощи!
— Почему ты не у Эдварда? — удивленно спросила она и, увидев, что я едва держусь на ногах, воскликнула: — Что случилось, Валерия?!
— Они хотят, чтобы я вышла замуж за Эдварда, — сказала я.
— Что за чушь ты несешь! — рассердилась бабушка. — Ты только посмотри на себя: непричесанная, платье в мокрых пятнах. Как я ни старалась сделать из тебя настоящую леди, я вижу, мне это не удалось.
Я так была занята своими мрачными мыслями, что, конечно, не обратила внимание на платье.
— Это вода от тающего снега, бабушка. Она скоро высохнет. — Я до боли закусила губу, чтобы не разрыдаться. — Лорд Уильям и сэр Генри объявили мне, что я и Эдвард обвенчаемся во время рождественских праздников. Сэр Генри привез из Лондона все необходимые документы…
— Возьми кресло и сядь. На тебе лица нет, ты бледна как полотно.
Я пододвинула кресло и упала в него. Я была близка к обмороку.
— Послушай, ты ничего не напутала? — услышала я голос бабушки словно издалека.
— Нет, они говорят, что я обязана выполнить свой долг, должна продолжить линию рода… что у меня должен быть ребенок от Эдварда, — выдавила я из себя и залилась краской, представив себе, что вместо Александра со мной будет спать Эдвард.
Бабушка убрала прядь волос под чепчик, и я заметила, что у нее дрожат руки. Видимо, желая скрыть это от меня, она сцепила пальцы, и клубок ниток упал и покатился по полу.
Мы молча смотрели друг на друга. Вдруг дверь гостиной отворилась, и на пороге появился лорд Уильям.
— Я вижу, ты уже все знаешь, любовь моя. — Его лицо скривилось в циничной ухмылке. — Это необходимо сделать в целях продолжения рода. А вам, юная леди, я советую быть послушной, не то моя плеть еще раз пройдется по вашей спине.
— Как ты можешь, Уильям!..
— Могу! — зарычал он, и я поняла, что ему доставляет радость видеть мои мучения. — По крайней мере, теперь мы гарантированы от скандалов в нашем семействе. Я считаю торжеством справедливости, что ты, — он посмотрел на меня, — загладишь свою вину и вину своей распутной матери. А теперь можешь идти, я хочу поговорить со своей женой.
Итак, все было кончено. Погас последний слабенький луч надежды. Меня могло спасти только чудо. Но я уже могла убедиться, что суровая действительность несовместима с чудесами.
Глава 11
Декабрь стоял необычайно холодный, и я постоянно дрожала от холода, несмотря на несколько юбок и шерстяное платье. Я думаю, эту дрожь вызывал не только холод на улице, но и адский холод, который заморозил мою душу.
Однажды утром я обнаружила, что, несмотря на все усилия, не могу надеть корсет и что свободное когда-то платье не сходится на груди. Я открыла комод и стала искать платья и юбки, которые подошли бы к моей расплывающейся фигуре. «Скоро самый невнимательный человек, — думала я, — заметит, в чем дело».
Все было так мрачно, что я иногда не видела другого выхода, как подняться на башню замка и броситься оттуда вниз. Через секунду все было бы кончено. «Как ты можешь такое думать? — почти тотчас же спрашивала я себя. — Ведь ты носишь под сердцем ребенка от человека, которого любишь!» Конечно, я никогда не смогла бы покончить с собой, потому что не имела права распоряжаться жизнью моего ребенка. Иногда я завидовала Эдварду, завидовала его упрямству, непроходимой тупости, буйным припадкам, когда он в ярости топал ногами.
