Джулиана Берлингуэр - Серебряная рука

Но уставший и смирный конь вовсе не торопится убежать, а принимается спокойно пощипывать травку.

С моря дует не легкий бриз, а сильный и холодный ветер. Но Анна и этого не замечает, когда, сняв с себя одежду, входит в воду и плывет.

«Я хорошо плаваю, — думает Анна, вспоминая, как давным-давно отец брал ее с собой на каналы. — В детстве я плавала в реке, а в море плыть намного легче, — успокаивает она себя, чувствуя, что морская вода хорошо ее держит, — я обязательно доплыву до этого утеса».

Анна смотрит на далекий утес, возвышающийся над бескрайней гладью воды, в которой обитают тысячи рыб, а рыб она всегда боялась.

«Я не должна думать о том, что стану делать, когда доплыву до утеса. Неужели, — спрашивает она себя, когда начинает ощущать усталость, — нельзя было найти более простой способ вернуться в Алжир, чем бросаться ночью в море?»

Все то время, пока они плыли в море, и потом, когда высадились на берег и прочесывали его, блуждая, словно грешные души в чистилище, обреченные на вечные скитания, Рум-заде был убежден, что безумно пытаться найти здесь Анну де Браес.

— Это невозможно, — говорит он Хасану. — Охотники давным-давно вернулись в город, если Анна де Браес вообще была среди них. А на погоню у нас нет ни времени, ни лошадей.

Вполне возможно, что завтра Карл Габсбургский вновь выйдет в море, и Рум-заде больше не сомневается в том, что, собрав такую мощную флотилию у берегов Майорки, император сумеет настоять на осаде Алжира. Он потратил слишком много золота и усилий, чтобы теперь отступать, уже не говоря о том, что ему самому очень нравится эта затея.

Когда Рум-заде, как ему кажется, окончательно убедил друга, за все это время не проронившего ни слова, из-за куста появляется лошадь в богатой сбруе.

«Ну все, — бормочет Рум-заде, — теперь он вскочит в седло и умчится в город один».

Но Хасан возвращается в лодку и, дав команду отчаливать, пристально смотрит на воду, которая становится все более темной.

Они мечутся взад и вперед, так что след от их лодки напоминает маленьких резвых змеек, пока на воде не остается лишь узкая полоска света и усталые гребцы, чтобы перевести дух, бросают весла как раз неподалеку от утеса, напоминающего панцирь черепахи.

Нельзя оставаться в море после захода солнца. Очень скоро темнота станет непроглядной, но рыбаки не проявляют ни малейшего страха или нетерпения. Часовые на башне, которых отвлекли приезд императора и охота, менее пристально, чем обычно, наблюдают за ночным морем и не видят лодку, плывущую к тому же без огней.

«Как мы будем возвращаться в темноте? — думает Рум-заде, непривычный к морю. — Куда нас может занести?»

Однако рыбаки успокаивают его: если кто-то остается ночью в море, другие рыбаки специально разжигают на своем острове костры, служащие ориентирами.

На самом деле свет виден только на сардском берегу. Эти светящиеся точки — зубцы сторожевых башен, и их вполне достаточно, чтобы указывать нужное направление или по крайней мере то, которого следует избегать. К тому же скоро на помощь морякам придут звезды на небесной карте.

— Вернись назад! Что ты делаешь?

Руму-Заде не удается удержать Хасана: он внезапно бросается в воду. И тогда Рума-Заде охватывает самое настоящее отчаяние, потому что вода для него едва ли не единственный враг, перед которым он бессилен и которого боится. Рум-заде молча застывает, стараясь даже не дышать, чтобы слышать всплески воды вокруг уплывающего товарища.

В смятенном сознании Рума-Заде мысли мчатся бешеным галопом: «Это невозможно. Это просто невозможно. Этого не может быть. Ночь и море — это бесконечность с бесконечным множеством таинственных маршрутов».

Но потом разум говорит ему другое: он должен надеяться. В жизни необычно и загадочно все — и маршруты, которые мы выбираем, и события, которые происходят, плохие или хорошие — любые. В хаосе, в котором, как мы надеемся, есть столь желанный нами порядок, на самом деле все происходит случайно, непредсказуемо. Имеют, конечно, значение и наши поступки, но лишь отчасти. Разве не бывает так: человек проходит мимо скалы, а в этот момент с нее срывается тяжелый камень и пробивает ему голову? Или на пустынном горном пастбище молния поражает одинокого пастуха, или гигантская морская волна топит самый лучший корабль? Разве не случайность, что императорский флот изменил свой маршрут и встал на рейд в этой бухте, где вовсе не должен был останавливаться? И пусть в результате самых невероятных случайностей происходит столько несчастий, которые кажутся нелепыми, неправдоподобными и совершенно невозможными с точки зрения логики и здравого смысла, но ведь колесо фортуны вертится и в обратном направлении. А иначе разве пришло бы людям в голову называть фортуну богиней? Нет, они считали бы ее злобным и коварным чудовищем.

Мысли Рума-заде в поисках твердой опоры блуждают в лабиринтах отвлеченных рассуждений, а его руки, словно тиски, сжимают весла.

И когда тревога становится невыносимой и готова уже разорвать сердце Рума-Заде, чтобы вырваться наружу, он слышит голос:

— Где вы?

По всплескам воды он понимает, что его друг возвращается и что он нашел Анну де Браес.

— Лодка здесь, плыви сюда!

Рыбаки предупреждают его, чтобы он больше не кричал, потому что ночью звук голоса на воде разносится очень далеко.

С острова раздается наконец сигнал, а на берег обрушивается поток светлячков, спускающихся с холма до самой кромки воды. Поэтому, как только Хасан поднимается на борт лодки со своей драгоценной ношей, Рум-заде и другие гребцы налегают на весла с удвоенной силой, которую придает им сознание свершившегося чуда.

Должно быть, во время охоты заметили исчезновение кузины императора. И теперь ее ищут в лесных чащах и зарослях. Вся местность, от сторожевых башен на море до сторожевых башен на вершинах гор, включая и берег, превращается в сумятицу огней и выстрелов, будто началась новая охота. Люди на лодке знают: их спасут темнота и ветер, который, все усиливаясь, делает невозможными поиски на воде.

Хасан не замечает ни огней, ни выстрелов, ни поднявшегося ветра, ни собственной усталости. Он лежит рядом с Анной, крепко прижимая ее к себе, и, целуя ее лицо, чувствует, что в ледяном теле теплится жизнь.

Подгоняемый попутным ветром, торопясь как можно быстрее проскочить наиболее опасные отрезки пути, прежде чем море завьется крутыми барашками волн, галиот на всех парусах летит в Алжир, обходя стороной императорский флот, все еще спящий на рейде в ожидании, когда команда вновь поднимется на борт.