Симона Вилар - Светорада Янтарная
Но ромеи хоть и были напуганы, не желали уступать. Олег, озадаченный таким поворотом, обозлился. Ромеи заслонились от его воинства своими неприступными стенами, рвами и морем. Они отдали ему на разграбление свои округа, но продолжали горделиво взирать на русов– язычников, считая ниже своего достоинства идти с ними на переговоры. И Олег воспринял это как личное оскорбление. Он повелел никого не щадить и кровью омыть окрестности горделивой столицы…
Совсем стемнело. За бухтой Золотой Рог, среди погрузившейся во тьму груды стен, мелькали редкие огни. Умолк звон колоколов. Город, неприступный и надменный, затихал в кольце осады. Ромеи, справившись с пожарами, наверняка послали гонцов за подмогой, так что рано или поздно рать Олега будет атакована вернувшимися византийскими войсками. Олег понимал, что это грозило поражением. Он не мог этого допустить, как и не мог больше выжидать. Его время истекало. Если он не добьется успеха в ближайшее время, то вынужден будет уйти несолоно хлебавши, как говорили на Руси. Конечно, хитрый князь и свое стояние под Царьградом может при случае выставить победой: его люди так обогатились в предместьях византийской столицы, взяли такую большую добычу, что им будет чем похвалиться на Руси. Они не разбиты, как Аскольд с Диром, и этого, казалось бы, было достаточно, чтобы Олег мог гордо взойти на Киевскую Гору. Но следом, несомненно, зашипит Хазария, заявив о непризнании Руси Византией, и станут еще более дерзкими печенеги, ибо даже с этими копчеными Византия имеет дело, а на Русь не захотела и посмотреть. Дойдет эта весть и до западных соседей. Что с того, что в воинстве Олега сейчас находится германский воин Карл со своими людьми? Карл – сорвиголова, которого попросту изгнали из собственной земли, а Олег приютил его как смелого и сметливого воина. С другой стороны, примкнувшие к походу варяги не будут осуждать Олега за отступление. В его отрядах есть викинги, которые ходили и на англов, и на франков, и они знают, как неприступны бывают европейские города, но даже их поразил вид укрепленной столицы ромеев. Нет, никто не скажет Олегу худого слова…
Он почему– то вспомнил, как во время погрома одного из монастырей к нему кинулась растрепанная женщина и стала выкрикивать проклятия. На русском языке кричала, на словянском, как говорят в Черниговских землях. Что ж, не диво встретить тут кого– то с Руси, есть ведь и такие, кто прижился в Византии, зачастую были довольны своей участью. Тем не менее вон сколько рабов они освободили в каменоломнях, а сколько народу примкнуло к ним, пока еще не были закрыты ворота Царьграда, – рабы толпами стекались к освободителям. Однако проклятия той черниговки не шли у Олега из головы. Она была нарядная, звенела украшениями и все выкрикивала князю в лицо, что он сам сатана, что даже Перун[161] плюнет ему в глаза за подобные изуверства. Надо же, ромейкой стала, а Перуна не забыла. И Олег приказал забросить злобную бабу в город при помощи баллисты. Выживет, ее счастье. Но навряд ли. Он сам видел, как ее вращало, пока она не ударилась о зубчатый парапет башни. Вот еще одна жертва для любящего кровь Перуна. Громовержец получил сполна в этом походе, но почему– то порой Олегу казалось, что даже покровитель дружин отвернулся от него. Ибо Олег начал поход в месяц грозник,[162] в пути они богато отметили день Перуна,[163] но все одно Перун не спешит одарить их победой. Уже вон и осень настала, ночи– то какие темные, ни зги не видать. И если его люди, благодаря захваченному в окрестностях еще не нуждались в провианте, если не ропщут, не требуют возвращения, то все равно подобное стояние на месте разлагает людей, привычка жить только грабежом беззащитного населения снижает воинский дух. Разноплеменное русское войско все больше разбредалось в поисках добычи, и, решись ромеи на очередную вылазку, Олег уже не был уверен, что им удастся так лихо отбиться, как в прошлый раз. Поэтому он готовил новый удар. Вот и ныне велел воеводам собирать своих людей, свозить их в Сики, предупредил, что будет решительный прорыв. И тогда… Пусть же вспомнит о них Перун, пусть пошлет удаль и отвагу!
Сильный порыв ветра ударил князя в спину, полы его накидки забились, словно крылья птицы, как будто стремясь унести Олега через Золотой Рог к неприступным стенам Царьграда. За заливом даже во мраке можно было разглядеть скопище судов в укрепленных пристанях Золотого Рога. Или это ему только мерещится? Что можно увидеть в такой тьме? Сейчас ведь новолуние, ночи темные– темные. И ветреные. Вон какой нынче ветер поднялся.
Князь ощутил рядом чье– то присутствие, резко повернулся, схватившись за рукоять меча.
– Ты? Ну и повадки у тебя! Подкрадываешься так, что и звука не слышно. Не зря тебя Рысью называют.
Это был его сотенный Стемид. Один из лучших воевод, а еще ватажник отчаянных головорезов, каких сам отбирал в отряд. Сейчас Стемид Рысь молча стоял в темноте позади князя, но Олег знал, что у того на уме. Сказал спокойно:
– Маяться прекрати. Знаю, что жена тебе давно перстень прислала, знаю и то, как ты тревожишься за нее. Но ей ничего не угрожает. А то, что не вывели ее сразу… На все воля богов. Фока, как и предполагалось, отправил упредить твою княжну древлянина Силу. Кто же знал, что Силу прибьют в уличной потасовке? Случайность. Ты воин, знаешь: всякое бывает, когда война. А тут просто грабители, уличная драка… Фока про это вызнал поздно, когда уже сам покинул город. Ты не должен злиться на него, Стемид.
– Я на всех злюсь, – негромко ответил Рысь. – На Фоку, на тебя, княже, а пуще всего на себя самого. Ведь в руках она у меня была, у самого сердца… а я упустил ее. Увез бы тогда…
– Угомонись. Вспомни, как мы плыли, какой шторм выдержали, вспомни, скольких смыло волной. Может, ты ее от гибели спас, оставив в Царьграде. Ну что ей может тут угрожать, когда она в самом Палатии обитает?
Новый порыв ветра унес глубокий вздох Стемы. В полумраке его фигура едва угадывалась: роста не больше среднего, но крепкий, как дубок, на плечи накинута светлая шкура с надетой на голову рысьей личиной. Этот парень стал одним из лучших витязей в войске Олега, да и его отряд один из лучших. Они единственные в первые дни сумели взобраться на стену Царьграда у ворот Региума, и если бы иные были столь же скоры, если бы поспешили следом за головорезами Стемида до того, как ромеи прислали защитникам подкрепление, не пришлось бы «рысятам» отступать. Возможно, они бы и тогда с лету проникли в город, открыли ворота до того, как схоларии вынудили их отступить под градом стрел и копий. Стемка, помнится, как бешеный был; янтарный перстенек Светорады ему ведь уже передали, вот он и рвался освободить свою княжну. Кругом люди гибли, а этому хоть бы что. Но наскок был все одно обречен. Стемкиному десятнику Глобу пришлось оглушить старшого по голове, унести от беды подальше, не то бы сгинул не за лыковый лапоть удалой витязь.
