Пташка - Ксения Скворцова
Гнеда сделала шаг.
— Наши свидетели — Небо и Земля, и мне не нужны другие.
Не отрываясь от очей Бьярки, перебарывая сковывающее её стеснение, она развязала пояс. С тихим шелестом понёва опустилась к их ногам, и юноша проводил её недоверчивым взглядом. Девушка сглотнула и, переступив через ворох тёмной ткани, подошла вплотную к боярину. Бьярки по-прежнему не двигался, и под его немигающим взором Гнеда чувствовала, как лицо становится пунцовым.
Она ждала его касания. Огня, зажигающегося в глубине глаз. Улыбки. Одобрения. Но он стоял как истукан из степи, каменный и холодный.
Гнеда коснулась своих волос, чтобы распустить их, но подрагивающие руки не слушались. Она замерла, всеми силами сдерживая накатившее на неё отчаяние. И вдруг с кратким отрывистым выдохом Бьярки отвёл её ладони и принялся сам расплетать косу. Звено за звеном, он разбирал вороные пряди, слегка нахмурившись и сжав губы, сосредоточенно и очень осторожно, не поднимая глаз от своего занятия. Закончив, Бьярки чуть отодвинулся, чтобы оценить свою работу, и невесомо провёл костяшками пальцев по щеке девушки, будто она была ребёнком, которого ему хотелось приободрить.
Несмотря на внешнее спокойствие боярин был бледен и взволнован. Последняя внутренняя узда ещё сдерживала его, и он не позволял себе коснуться Гнеды по-настоящему, но девушка уцепилась за его руку и стиснула в своей.
Одно бесконечное мгновение они смотрели друг на друга в полутьме, которую уже не мог рассеять почти потухнувший светильник. Бьярки пытался устоять на самом краю своих пошатнувшихся представлений о правильном и должном, но Гнеда уже ступила в пропасть, безжалостно увлекая его за собой.
Ни один из них не знал, как в точности всё должно происходить, но будто звери, безотчётно ведавшие обычай, они безошибочно исполняли своё таинство.
Взявшись за руки, они подошли к постели, и Бьярки сел, не выпуская взора Гнеды, ухватившись за незримую нить, ставшую вмиг не менее крепкой и жизненно необходимой, чем пуповина для матери и чада.
Он положил руки на бёдра Гнеды и бережно притянул к себе, прижимаясь лицом к животу девушки, слегка потираясь о тонкую ткань сорочки, вдыхая запах. Гнеда провела по его волосам, и, поймав ладони девушки и неспеша поцеловав каждую, Бьярки мягко отстранился, подавая безмолвный знак. Поняв его, Гнеда опустилась на колени.
Девушка облизнула пересохшие губы и потянулась к его стопам. Волосы чёрной завесой скользнули вниз, и Бьярки наклонился, чтобы откинуть их с её лица.
Он хотел видеть.
Гнеда сняла его правый сапог. Боярин сидел не шелохнувшись, и в этом странном, принуждённом бездействии сквозило нечто жуткое. Он не был младенцем или немощным старцем, но Гнеда разувала его, а он смотрел сверху вниз, не помогая и ни на мгновение не отрываясь.
Покорность, с которой она склонялась перед ним, граничила с унижением, и только от Бьярки зависело то, где будет пролегать эта межа. Следуя издревле заведённому порядку, Гнеда признавала его совершенную власть над собой, и в той жадности, с которой он внимал происходящему, было что-то жестокое.
Гнеда с удивлением поняла, что именно это неосязаемое мгновение её слабости против его силы, уязвимости против превосходства, подношение девушки, которое Бьярки принимал, не отнимая при этом её достоинства, а не то телесное, что должно было свершиться после, повязывало их, делая мужем и женой. Она испытала болезненную, неизведанную доселе смесь стыда и желания.
Гнеда стянула второй сапог и несмело, так, будто была в чём-то виновата перед Бьярки, посмотрела в его глаза. И в тот же миг он нагнулся, подхватывая её, словно колдовские чары, сковывающие юношу прежде, разом перестали довлеть над ним. Он усадил девушку к себе на колени и сжал так, что у неё перехватило дыхание.
Гнеда, которая едва не поверила в его отчуждённость, ощутила неимоверное облегчение. Она не заметила, как по щекам полились слёзы, и Бьярки, перепугано держа в ладонях её лицо, сцеловывал их, шепча что-то невнятное сбивчивым, хриплым голосом.
Он обнимал Гнеду, гладил по волосам и рукам, будто ему было необходимо убедиться в её вещественности. Она перестала плакать и почувствовала, как от ласк юноши, его тёплых пальцев и горячих губ по телу разносится огонь, как он делается всё нестерпимее. Кожу пробрал озноб, и словно в лихорадке, ей стало холодно и горячо одновременно.
Их обоих колотило. Гнеда жалась к Бьярки без стыда, без малейшей мысли о том, как выглядит со стороны. Её трясущиеся руки шарили по его телу, губы искали его уста.
Боярин рывком снял с себя рубашку и отшвырнул в сторону. Прикосновение к его голой коже едва не заставило Гнеду отдёрнуть пальцы, но Бьярки не позволил ей, крепко прижимая к себе за поясницу, заставляя тонуть в своём запахе и жаре, в сухом, обжигающем степном ветре и шуршании травы, в небесной синеве глаз.
Невесомое полотно её исподницы, разделявшее их сейчас, показалось жёсткой рогожей, и будто прочитав мысли Гнеды, Бьярки нетерпеливо дёрнул завязки. Сгребая в горстях ослабшую ткань, он стянул её с плеч девушки порывистым, почти грубым движением.
Прохладный воздух обжёг руки и грудь. Бьярки замер, всё ещё сжимая не до конца снятую рубашку на запястьях Гнеды. Он слегка отстранился, чтобы рассмотреть девушку, и она не могла понять выражение его расширившихся глаз.
В них не было ни капли смущения, напротив, то же алчное внимание, с каким боярин смотрел, когда она разувала его. Зато Гнеде стало невыносимо неловко и, высвободив руки, она попыталась скрестить их перед собой, чтобы прикрыться, но Бьярки удержал её. Он покачал головой, едва заметно, одним уголком губ, улыбнулся и прошептал:
— Краса моя.
В следующий миг Бьярки поцеловал её между ключиц, и против воли Гнеда издала странный звук, который должен был быть вздохом, но прозвучал как стон. Боярин провёл губами по её шее, плавно спустился к левому плечу, продолжая покрывать кожу девушки короткими горячими прикосновениями, пока не остановился возле локтя. Резко, словно споткнулся.
Гнеда рассеянно дотронулась до руки в том месте, где только что чувствовала жаркое дыхание юноши, и нащупала гладкий, безволосый кусочек. Рубец от раны, что Бьярки нанёс ей в тот памятный день в усадьбе, кажется, вечность назад.
— Прости меня, — прочертили его губы по коже, нежно, почти неосязаемо, и Гнеда ощутила, как по телу сладкой
