Лаура Кинсейл - Летящая на пламя
— Лучше бы ты заставил их служить своему отечеству, а не мне, — произнес Шеридан с легкой улыбкой, заигравшей вдруг у него на устах, — Раз уж ты собираешься проводить реформы в своих вооруженных силах.
Махмуд, не обижаясь на его слова, обнажил в улыбке белоснежные зубы.
— Как раз этим ты и займешься.
Шеридан вскинул подбородок и что-то сказал ровным тихим голосом.
Улыбка моментально исчезла с лица султана; переводчица молчала, дрожа от страха. Олимпия вопросительно взглянула на нее, и девушка, взяв себя в руки, еле слышно прошептала:
— Он говорит: нет, я не буду заниматься этим. Потому что… о, мадам… он говорит, что готов верно служить только одному человеку на земле и этот человек — вы, мадам.
Олимпия увидела, что взгляд Махмуда прикован к ней. Он сидел, задумчиво поглаживая свою бородку; на его пальцах сверкали три огромных бриллианта. Внезапно Махмуд снова заговорил таким же мягким, ровным тоном, как и Шеридан.
Олимпия вынуждена была ущипнуть дрожащую гречанку, чтобы привести ее в чувство.
— Султан говорит… — пролепетала та, еще ниже опуская голову, — говорит: «Она в моих руках, поэтому ты будешь верно служить мне».
Воцарилась мертвая тишина, которую снова прервал султан.
— Я прав? — торопливо перевела гречанка.
Шеридан начал что-то отвечать, медленно, запинаясь на каждом слове.
— Пока она будет находиться в безопасности, — дрожащим голосом шептала переводчица, — я буду служить тебе. Но только до этих пор.
Некоторое время Махмуд молча взирал на Шеридана, поджав губы. В этот момент он был похож на обидчивого капризного мальчишку, не терпящего, чтобы ему перечили. Переводчицу била мелкая дрожь от страха. Казалось, этот невысокий насупившийся человек сейчас поднимет руку, унизанную бриллиантовыми перстнями, и головы гостей мгновенно слетят с плеч.
Махмуд хлопнул в ладоши. Гречанка тихо вскрикнула, и Олимпия затаила дыхание. За их спинами у входа в шатер послышался шорох.
Шеридан встал, и Олимпия обернулась На ковре позади них стояли несколько европейцев, каждого из них поддерживал за правый локоть евнух. Среди вошедших были высокий, белокурый, элегантно одетый мужчина, еще два незнакомца невысокого роста, а также капитан Френси Фицхбю и… миссис Джулия Плам.
Глава 26
Шеридан лежал, устремив взор в темноту. Внутри у него все дрожало, он с горечью думал о том, что у него отняли Олимпию, а он не смог ничего сделать, чтобы остановить их — Джулию, Фицхью и этого безмозглого светловолосого принца, взявшегося неизвестно откуда. Сюда прибыл британский посол со всеми своими пушками, со всей своей мощью. У Шеридана не было никаких шансов вернуть Олимпию. Если, конечно, не вмешается Махмуд. Но Махмуд не хотел помогать ему.
Султан поймал Шеридана в ловушку, произведя его одним мановением руки в великого адмирала и своего раба, потому что все министры Махмуда, начиная с великого визиря, были рабами султана в глазах жителей Османской империи. Они правили страной и все же были рабами, чья жизнь зависела от капризов абсолютного монарха. Конечно, подобные же порядки существовали и на британском флоте, отличие заключалось только в том, что на Востоке вещи назывались своими именами.
Его отчаянная попытка открытого неповиновения султану ни к чему не привела. Правда, Шеридан сам не знал, чего ожидал добиться подобным образом. Во всяком случае, ему даже в голову не пришло, что в шатер войдут Джулия и британский посол с предписанием на его арест и своими планами относительно будущего принцессы. Почему он не просчитал все варианты во время столь длительных переходов по пустыне и горам? В каких облаках, черт возьми, он витал до сих пор?
Шеридан встал со своей мягкой постели и прошел на террасу. В водах Босфора дрожали отражения звезд, здесь и там виднелись огоньки рыбацких лодок.
А теперь они выдадут Олимпию замуж за этого белокурого верзилу, как объявила Джулия. Какой-то неизвестно откуда взявшийся принц! Политическая ситуация в мире за это время изменилась, и Шеридан не стал бы делать то, что намеревался сделать год назад. Этот парень, по-видимому, действительно собирался восстановить закон и справедливость на европейском континенте, если только его свяжут брачными узами с Олимпией Ориенской. Слава Богу, сам Шеридан не успел вступить с принцессой в брак, иначе он давно уже был бы мертв.
Этот несчастный истеричный ублюдок Фицхью пытался заговорить с султаном пять раз. Конечно, молодой капитан теперь, когда он узнал всю правду, не хотел претендовать на Олимпию, но он пылал гневом праведным и желал отомстить за свою поруганную честь. Собственные оскорбленные чувства в его душе перемешались с чувством патриотизма и страхом перед приговором общественного мнения, а также другими, не относящимися к делу эмоциями. В конце концов Махмуд устал от его многословия и велел ему удалиться.
Шеридан провел ладонями по лицу и тяжело вздохнул. Сегодня выдался чертовски трудный день. И все же случившееся представлялось ему совершенно неизбежным. В сознании этого Шеридан черпал силы. Он стоял сейчас один в полной темноте, ощущая себя беспомощным и жалким, и все же он постепенно обретал равновесие в этом мире. Сложившаяся ситуация была для него вполне привычной — он ощущал себя одиноким, никому ничем не обязанным, не ждущим ни от кого милости, не имеющим друзей, не питающим иллюзий. Таким он был до тою, как встретил Олимпию. Он привык к одному — ежедневной службе, службе, отнимающей все силы.
Шеридан был зол на Джулию, Махмуда и британских дипломатических лиц, однако держал себя в руках. Он не хотел набрасываться на стражу сейчас словно безумный, вступая в неравную схватку с вооруженными людьми.
Когда Олимпию увели от него, в душе Шеридана как будто что-то сломалось. Он понял, что напрасно надеялся обрести любовь. Его уделом было одиночество, к которому он уже давно привык.
Жизнь на острове заставила его забыть об этом, он погрузился в новую для него стихию любви и согласия с миром.
Но теперь он чувствовал себя намного лучше, намного увереннее, распрощавшись со своими иллюзиями. Будущее представлялось ему не таким уж мрачным. Махмуду нужен был великий адмирал — Шеридан готов был сыграть эту роль. Он мог бы жить как король, содержать гарем, покуривать свою трубку и проводить дни в погоне за богатством и почестями, лобызая ноги султана.
Шеридан всматривался в темные кроны деревьев, ощущая внутреннюю опустошенность. Он думал об Олимпии, вспоминал ее округлые груди, прикрытые полупрозрачной тканью. Внезапно ему пришло в голову, что завтра утром ее увезут отсюда. Шеридан жалел только об одном — о том, что он не лишил ее девственности и теперь Олимпия достанется бравому тевтону, солдафону с грудью, украшенной медалями, который набросится на нее, словно застоявшийся жеребец.
