Лесли Пирс - Помни меня
— Возможно, я тоже присоединюсь к тебе, если Лондон начнет мне приедаться, — рассмеялась Долли. — Ты только должна постоянно помнить о том, что ты неординарная женщина, Мэри, ты храбрая, сильная, у тебя острый ум. Этого более чем достаточно для успеха. Если ты останешься в Лондоне, для тебя будут открыты лишь самые скромные вакансии, такие, как помощница на кухне. Ты это возненавидишь. Ты не сможешь лебезить перед сварливым поваром или воображалой-хозяйкой, ты слишком многое повидала, чтобы так себя вести. Поэтому будь послушной девочкой, возвращайся домой.
Наступил сентябрь, и вместе с ним великолепная погода. Каждый раз, когда Долли могла на пару часов сбежать от своей хозяйки, она проводила их с Мэри. Они вместе смеялись, с восторгом находили между собой много общего, Долли разделяла с Мэри ее горе за детей, и Мэри чувствовала, что к ней возвращается ее прежний оптимизм и сила.
Господин Кастел с помощью Босвелла написал Неду Пакей и попросил его передать от Мэри привет семье. А Босвелл тоже написал своему другу, преподобному Джону Бэрону из Лоствителя, попросив его помочь и удостовериться, что Грейс и Уильям Броуд с радостью примут Мэри домой.
Но еще задолго до того, как Пакей или преподобный Бэрон могли получить эти письма, на адрес Босвелла пришло письмо от Элизабет Пакей, жены Неда. Оказалось, что семья Мэри услышала о ней только в связи с ее помилованием. Рассказ о ее высылке и последующем побеге был напечатан в корнуолльской газете. Теперь они очень беспокоились о том, где она находится и что с ней. Элизабет очень настаивала, чтобы Мэри вернулась домой, в семью, которая сейчас, по ее выражению, «находилась в очень изменившемся положении в силу унаследования существенной суммы». Она заверила, что Мэри будет ожидать самый теплый прием со стороны всех членов семьи и что Уильяму и Грейс Броуд стало намного легче, когда они узнали, что их младшая дочь выжила, перенеся такие ужасные неприятности.
Хотя это письмо убедило Мэри в том, что ее родители по-прежнему ее любят, и еще больше усилило ее желание увидеть их, она все еще разрывалась на части. Она любила Лондон, ей хотелось остаться рядом с Долли, Босвелл был так добр к ней, общение с ним развивало ее, и потом, здесь еще была госпожа Вилькс, к которой Мэри очень привязалась.
Босвелл показал ей ту жизнь, которая была неизвестна жителям Корнуолла. Он водил Мэри по театрам, кофейням и ресторанам. С Долли она могла вернуться в детство, обсуждать мужчин, одежду и массу всего того, что они имели здесь и не имели в Фоуэе.
Госпожа Вилькс стала им второй матерью. Она была мудрой, доброй, эрудированной и утонченной. Мэри чувствовала, что госпожа Вилькс хотела бы, чтобы ее постоялица осталась с ней и помогала ей управлять пансионом. Мэри очень привлекала эта возможность, потому что здесь она чувствовала себя в безопасности, но Долли была права: ей пришлось бы делать здесь грязную работу — выливать помои, носить горячую воду, стирать белье и натирать полы. Долли сказала, что она должна стремиться к большему.
Однако ее четверо друзей все еще находились в Ньюгейте. Мэри не могла уехать из Лондона, пока они сидят в тюрьме. Вскоре после ее очередной встречи с Долли она пошла на свидание с ними, вопреки советам Босвелла и госпожи Вилькс. После пребывания в комфортной обстановке Мэри пришла в неописуемый ужас от Ньюгейта, и ей казалось невероятным, что она почти год выносила такие ужасные условия. И хотя она знала, что Босвелл все еще борется за свободу ее друзей, в ближайшем будущем на помилование рассчитывать не стоило.
Сэм так пал духом, что решил записаться в Корпус Нового Южного Уэльса — отряд мужчин, которые должны были заменить морских пехотинцев и стать полицией новой колонии. Причина такого решения заключалась в том, что он убедился: Англия ничего не может предложить таким мужчинам, как он, а в Новом Южном Уэльсе ему как свободному человеку предоставят безвозмездно землю.
Джеймс все еще работал над своими мемуарами. Он говорил, что у Ната и у Билла каждый день возникает новая идея по поводу того, чем они будут заниматься, когда их освободят. Мэри очень боялась, что этот день никогда не наступит, но мужчины уверяли ее в обратном. Они были вполне счастливы и говорили, что она должна радоваться свободной жизни и не беспокоиться о них.
Именно Сэм убедил ее, что она должна жить своей жизнью. Он провел ее до ворот и поговорил с ней.
— Нас помилуют, — настойчиво произнес Сэм. — Но ты не должна этого ждать, Мэри. Мы вчетвером не останемся вместе, когда нас освободят, нас столько времени связывали обстоятельства, а не добровольный выбор. Я хочу вернуться в Новый Южный Уэльс, Джеймс мечтает об Ирландии. Билл поедет в Беркшир, а Нат домой в Эссекс. Мы вместе прошли через невероятные испытания и страшные лишения, но, как только нас освободят, они станут лишь воспоминаниями, и не более.
Мэри поняла, что он имел в виду. Они стали близки только из-за общих злоключений, и только это их объединяло. Она также догадалась, что Сэм хочет отдалиться от остальных, потому что боится, что ему придется нести за них ответственность. В глубине души Мэри тоже боялась этого, хотя никогда бы не сказала об этом вслух.
— Ты спасла мою жизнь на причале в Порт-Джексоне, — произнес Сэм, и его голос стал хриплым от волнения. — Я надеюсь, что в один прекрасный день смогу рассказать о тебе своим детям. Но сейчас уходи и не приходи к нам больше. Ты и так для всех нас сделала более чем достаточно.
Мэри обхватила ладонями его худое лицо и легонько поцеловала в губы.
— Удачи тебе, Сэм, — сказала она с нежностью, вспоминая, как когда-то рассматривала его как запасной вариант. Теперь она знала, что в этом нет необходимости.
К концу сентября теплая погода резко сменилась ветром, вырывавшим деревья в парках с корнями, и дождем, который затапливал улицы. Дождь продолжался после того, как утихла буря, и Мэри вдруг вспомнила и поняла рассказы Босвелла об ужасных условиях в Лондоне.
Улицы были скользкими, слипающаяся грязь смешивалась с испражнениями людей и животных, и каждый, кто предпринимал попытку выйти из дома, немедленно намокал. В самых бедных кварталах распространялась лихорадка, и Босвелл сказал Мэри, что ямы, служившие для массового захоронения, быстро заполнялись. В воздухе постоянно чувствовалось зловоние, и при этом каждую ночь над городом висел туман с запахом сероводорода.
Мэри сидела взаперти, буквально как в тюрьме, в доме на Литл Титчфилд-стрит, и ей пришло в голову, что если она срочно не уедет в Корнуолл, то застрянет здесь до весны. Ее родители старели, и она никогда бы не простила себе, если кто-то из них умрет прежде, чем она вернется домой. И сам Корнуолл, казалось, звал ее, словно сирена, поющая свою обольстительную песню: каждую ночь, как только Мэри закрывала глаза, он умолял ее вернуться на родину.
