Мэри Патни - Розы любви
Поскольку Клер была женщиной, Мэйдок и Уилкинс не обращали на нее особого внимания. Ближе всего к ней был Уилкинс; если она бросится на него, то ему придется повернуть ствол ружья в ее сторону, и это даст Никласу и Майклу те решающие секунды, которые им так нужны.
Злорадный голос Мэйдока прервал стремительный ход ее мыслей.
— Читайте молитвы, если верите, что от них есть толк. Уилкинс, возьми на себя Эбердера и его жену. Кеньона я прикончу сам, он мой.
Прежде чем Клер успела осуществить свой нелепый план, Никлас сказал:
— Подождите. Уверен, вы сочтете меня сентиментальным дураком, но перед смертью мне бы хотелось поцеловать жену — на прощание.
Мэйдок с проснувшимся интересом оглядел Клер, как будто увидел ее в первый раз.
— А знаешь, ты превратилась в весьма аппетитную бабенку. Говорят, что в глубине души все дочки проповедников — шлюхи. Уж ты-то точно такая, иначе не развела бы ноги перед цыганом. Уилкинс, погоди убивать се. Мы сможем с ней малость позабавиться, после того, как прикончим мужчин. — Он кивнул Никласу. — Ладно, давай целуй ее. И постарайся получше, чтобы как следует разогреть се для нас.
В глазах Никласа вспыхнула убийственная ярость. У Клер замерло сердце: если он сейчас кинется на Мэйдока, он обречен. Она закусила губу, чтобы не закричать, взглядом умоляя мужа сдержаться.
Никлас, скрипнув зубами, умудрился обуздать свой гнев, и вплотную подошел к Клер. Когда он заговорил, голос его звучал тихо, но от этого в словах было не меньше силы:
— Я люблю тебя, Клер. Жаль, что я не сказал тебе этого раньше.
Она была так потрясена, что чуть было не прослушала то, что он прошептал, когда наклонился, чтобы поцеловать ее:
— Когда я толкну тебя на землю, откатись вон за ту стену, а потом беги со всех ног.
Стало быть, подумала она, они оба мыслили в одинаковом направлении: подойдя, чтобы поцеловать Клер, Никлас тем самым приблизился к Уилкинсу, и теперь их объятия могли отвлечь головореза так же, как отвлекла бы ее безумная атака. Зная, что одно неверное движение может расстроить его план. Клер только кивнула в знак согласия, хотя не имела ни малейшего намерения и впрямь убегать со всех ног. Вслух она сказала:
— Я люблю тебя, Никлас. И если тебе не дано попасть в рай, я пойду с тобой туда, куда пойдешь ты. Клянусь, я говорю правду.
В его глазах она увидела нестерпимую боль и поняла, что такая же боль отражается в ее взгляде. Каков бы ни был его замысел, все шансы против них, и этот поцелуй мог стать последним в их жизни.
Их губы слились… Клер казалось невозможным, что через минуту она уже может быть мертва и ее окровавленное тело… А Никлас… Никлас…
Ее пальцы непроизвольно впились в его плечи, но она заставила себя ослабить хватку, чтобы ему было удобно и, главное, быстро толкнуть ее на землю.
Даже сквозь охватившую ее отчаянную жажду спасения Клер чувствовала на себе жадные взгляды убийц. Именно такого случая — ослабления их бдительности — и ждал Майкл. Внезапно он бросился в сторону от направленного на него ружья Мэйдока.
В то же мгновение с криком «Давай!» Никлас оттолкнул от себя Клер. Пока она падала, он прыгнул в противоположную сторону, прямо на Ная Уилкинса. Застигнутый врасплох, головорез потерял несколько драгоценных секунд, пытаясь прицелиться в свою жертву. Но прежде чем он успел это сделать, кнут Никласа словно по волшебству оказался у него в руке и развернулся в воздухе, как длинная черная змея. Смело атакуя, Никлас приблизился к убийце настолько, что кончик его излюбленного оружия мог обвиться вокруг ружья Уилкинса. Кнут дернул ствол ружья вниз, не давая шахтеру целиться. Уилкинс тут же яростно рванул оружие на себя, стараясь освободить его, чтобы выстрелить.
Тут Клер увидела, что Майкл вовсе не безоружен: у него оказался пистолет. Они с Мэйдоком прицелились друг в друга, и два выстрела одновременно разорвали тишину леса.
Крик Мэйдока перешел в отвратительное бульканье, когда пуля прошила ему горло. Майкл упал на траву. Клер была уверена, что он тоже ранен и, возможно, смертельно. Но сейчас ей было недосуг заниматься Майклом, поскольку как раз в это время между Никласом и Уилкинсом происходило нечто, похожее на яростное перетягивание каната. Никлас пытался вырвать ружье у негодяя, а тот держался за него изо всех сил. Недолго думая. Клер вскочила на ноги и бросилась к ним.
Кнут, обвивавший гладкий ствол ружья, вдруг соскользнул, и Никлас потерял равновесие. Он покачнулся и упал на колено. Уилкинс попятился, оказавшись вне пределов досягаемости кнута, и прицелился; его маленькие глазки дьявольски блеснули. Никлас попытался увернуться, но неудобное положение не позволяло ему действовать достаточно быстро, чтобы уклониться от выстрела Уилкинса.
Подгоняемая паникой, Клер ринулась вперед в отчаянной попытке остановить пулю. Ее ладонь ударила по стволу в то самое мгновение, когда ружье оглушительно выстрелило. От страшного удара вся левая часть ее тела онемела, ее развернуло и с силой бросило на траву. Упав, Клер лежала неподвижно, слишком оглушенная, чтобы пошевелиться.
— Клер! — закричал Никлас. С обезумевшим лицом он бросился рядом с ней на колени и приподнял ее голову. — Клер!
Она посмотрела поверх его плеча и увидела, что Уилкинс с невероятной быстротой перезаряжает ружье.
Когда убийца вскинул оружие. Клер попыталась предупредить Никласа, но не смогла вымолвить ни слова.
Грянул еще один выстрел; на сей раз он прозвучал тише и резче, чем выстрел из ружья. На груди Уилкинса расплылось алое пятно, и он рухнул на землю.
Его ружье, крутясь, описало дугу и тоже рухнуло на землю. Клер повернула голову и увидела Майкла — он лежал на животе, сжав руками пистолет, из ствола которого поднималась тонкая струйка дыма. Стало быть, он не только остался жив, но еще и спас жизнь Никласу. Вот чудеса! В самом деле, неисповедимы пути Господни…
На Клер нашло какое-то оцепенение, она все еще не вполне уразумела, что схватка, длившаяся всего несколько секунд, закончилась смертью двух людей. Майкл, похоже, не пострадал — он легко поднялся на ноги; у самой же Клер тело так онемело, что она до сих пор не могла понять, ранена она или же просто оглушена.
Когда Никлас разорвал ее левый рукав, руку ей пронзила острая боль, и Клер застонала. Быстро осмотрев рану, он с облегчением сказал:
— Пуля прошла через мягкие ткани руки над предплечьем. Тебе, должно быть, ужасно больно, но кость, слава Богу, не задета. Ты скоро поправишься, Клер. Даже сейчас рана не очень кровоточит. — Он сдернул с шеи галстук и туго перевязал ее руку.
Онемение постепенно начало проходить. Никлас оказался прав — рука ужасно болела; всякий, кто снисходительно говорил: «Ерунда, задеты только мягкие ткани», — сам, наверное, никогда не страдал от подобной раны. Однако, надо признаться, эта боль была все же не сильнее, чем та, когда Клер сломала лодыжку.
