Филиппа Грегори - Вечная принцесса
Молю Господа, чтобы Он скорее привел тебя домой, а пока отправляюсь в Вальсингам, согласно данному мной обету.
Неизменно покорная тебе жена,
Екатерина.
Вальсингам, осень 1513 года
Коленопреклоненная Екатерина застыла перед алтарем Богоматери Вальсингамской, устремив взор на улыбающееся изображение, но перед глазами ее стояло лицо Артура. «Любимый, мне удалась наша затея! Я отправила Генриху рубашку шотландского короля, всячески подчеркнув, что это его, не моя, заслуга. Но на самом деле вся заслуга — твоя. Твоя, потому что я приехала к тебе, в твою страну, с мыслями о том, что главнейшая угроза — мавры. Ты научил меня, что в Англии это не так, что главная угроза здесь — шотландцы. А затем, любимый, жизнь преподала мне куда более тяжкий урок. Урок этот состоит в том, что разумней простить врага, чем его уничтожить. Не прогони мы, не уничтожь мавританских лекарей, астрономов, математиков, жизнь стала бы неизмеримо лучше. А что касается шотландцев, я верю, что придет час, когда нам потребуется их мужество и мастерство. Надеюсь, моя протянутая с миром рука приведет к тому, что они простят нам битву при Флоддене.
У меня есть все, о чем я когда-либо мечтала. Все, кроме тебя, любимый. Я выиграла битву, которая принесет Англии мир. Я зачала дитя и уверена, что это дитя выживет. Если будет мальчик, я дам ему имя Артур, в твою честь. Если девочка, я назову ее Мария, как ты хотел. Я — королева Англии. Меня любит народ, а из Генриха получится хороший человек и добрый супруг».
Я крепко закрываю глаза, чтобы слезы не полились по щекам.
«Только тебя, только тебя недостает мне, любимый. Всегда и неизменно. Только тебя».
— Вашему величеству плохо? — над ухом звучит тихий голос, и я открываю глаза. Это монахиня. — Мы не хотели вас беспокоить, но вы молитесь уже несколько часов…
— Ах да, — пытаюсь я улыбнуться. Все мое тело как деревянное, особенно ноги. — Я сейчас приду. А пока оставьте меня.
Я хочу вернуться к беседе с Артуром, но он исчез.
— Жди меня в нашем саду, — шепчу я. — Я приду. Я скоро приду.
Блэкфрайерс-холл
Заседание в присутствии папского легата по бракоразводному делу короля
Июнь 1529 года
Слова имеют вес. Нельзя сделать сказанное несказанным. Слово — как камень, брошенный в пруд: круги идут по воде, и не знаешь, какого берега они достигнут. Когда-то ночью я сказала одному юноше: «Я тебя люблю и буду любить вечно». Когда-то я сказала: «Я обещаю». Это обещание, данное двадцать семь лет назад по ряду причин — чтобы утешить умирающего юношу, чтобы выполнить Божью волю, чтобы порадовать матушку и, если уж говорить начистоту, чтобы удовлетворить собственное честолюбие, — прибегает ко мне волной, лижущей мраморную облицовку пруда, а потом отступает назад, к центру. Я всегда знала, что за мою ложь мне придется держать ответ перед Господом, но думать не думала, что придется держать ответ перед людьми. Думать не думала, что они спросят с меня за обещание, данное во имя любви, за шепот, прозвучавший между нами троими: Господом, Артуром и мною. Так и вышло, что в гордыне своей я никогда не держала ответа. Напротив, я твердо стояла на своем, держалась за свою правоту. Как, впрочем, и я в этом твердо уверена, поступал бы каждый на моем месте. Оказалось, мне следует опасаться новой возлюбленной Генриха, дочки Элизабет Болейн, моей придворной дамы: у этой штучки обнаружилось честолюбие почище моего. Знаю — как мужчина Генрих ей не нужен. Передо мной прошла целая череда его любовниц, и я научилась читать в них, как в детской книжке. Болейн же возжелала моего трона. Дело это не простое, но она полна решимости и упорства. И с тех самых пор, как она проторила тропку к сердцу Генриха и его тайнам, я нюхом чую, что так же, как хищная ласка по запаху крови выходит на капкан, в который попался кролик, она выйдет и на мою тайну. И, выйдя, повернет дело в свою пользу.
Служитель провозглашает:
— Суд приглашает Екатерину Арагонскую, королеву Англии! — но судьи не ждут ответа, это формальность.
В зале нет юристов, готовых меня защищать. Я ясно дала понять, что не признаю этого суда. Они могут продолжать без меня. Служитель собрался уже выкликнуть следующего свидетеля…
Но я отвечаю.
Мои люди распахивают двойные двери в хорошо знакомый мне зал. Я вхожу с высоко поднятой головой, мое бесстрашие мне не изменяет. На королевском троне в дальнем конце зала под золотым балдахином, в короне, которая ему не к лицу, сидит мой муж — мой фальшивый, лживый предатель супруг.
На помосте пониже, тоже под балдахинами, в золоченых креслах, на парчовых подушках восседают два кардинала. Это подлый предатель Томас Уолси, краснолицый под стать своему кардинальскому одеянию, он избегает встречаться со мной взглядом, и слабовольный кардинал Лоренцо Кампеджо. Все три физиономии, короля и его приспешников, отражают глубокое смятение.
Они думали, что, запуганная, запутавшаяся, разлученная с дочерью и друзьями, я не появлюсь перед судом. Они думали, я утону в пучине отчаяния, как моя бабка, или сойду с ума, подобно моей сестре. Сделав все возможное, чтобы разбить мне сердце, они представить себе не могли, что у меня хватит духу предстать перед судом и с полным ощущением своей правоты смотреть им в глаза.
Они забыли, кто я такая. Слушаются советов этой Болейн, которая никогда не видела меня в доспехах, не знает, что за люди были мои матушка и отец. Я для нее — старая королева Екатерина, богомольная, раздобревшая, скучная. Она понятия не имеет, что глубоко внутри я по-прежнему Каталина, инфанта Испанская, прирожденная королева, с пеленок приученная к борьбе. Я женщина, которой пришлось боем брать все, что у нее есть, и я буду бороться до конца. Своего не отдам и выйду из борьбы победительницей.
Они не представляют, на что я способна, чтобы защитить себя и наследие своей дочери, моей обожаемой Марии, имя которой дал когда-то Артур. Неужто я допущу, чтобы мою Марию отодвинул какой-то выродок, выношенный этой Болейн?
Это их первая ошибка.
Кардиналов я полностью игнорирую. Так же игнорирую и прочих судейских — секретарей, помощников, писцов, которые сидят на скамейках по стенам, скребут перьями по пергаментным свиткам, запечатлевают этот фарс для потомства. Я игнорирую суд, город, даже людей, которые с любовью шепчут мое имя. Я смотрю только на Генриха.
Я знаю его как свои пять пальцев. Лучше, чем кто-либо еще на свете, и, уж конечно, лучше, чем его нынешняя фаворитка. Я видела его и мальчиком и мужем. Я помню его десятилетним, когда он приехал встретить меня на пути к жениху и так забавно выпрашивал в подарок берберского скакуна. Маленького Генриха так легко было завоевать лестью и подарками! Я видела его глазами его брата, который говорил, и совершенно справедливо, что избалованный ребенок вырастет в избалованного мужчину и станет опасным для всех. Я видела его юношей и заполучила себе место на троне тем, что подпевала его тщеславию. Я была для него самым желанным из призов и позволила ему этот приз выиграть. Я видела мужчину тщеславного и надутого, как павлин, когда отдала ему всю славу за мою победу над шотландцами, самую славную победу в английской истории.
