Мари Кордоньер - Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты

— Как плохо ты знаешь мужчин, дорогая! — сказал он так сухо и холодно, что у меня сжалось сердце. — Ведь я уже говорил тебе, что я не деревянный паяц. Ты прекрасна, твое тело, как античная статуя, и я был бы круглым дураком, если бы не взял то, что ты мне отдала сама. А теперь поскорее одевайся и иди к себе, пока слуги не спустились вниз.

Плохо сознавая, что делаю, я надела рубашку, встала с постели и, подняв с пола свой халат, стала надевать его. Мой взгляд упал на письмо, по-прежнему лежавшее на столе, и я пробежала глазами несколько строк:

«…обо мне, пожалуйста, не беспокойся. О моем расследовании пока никто не догадывается. Я подружился с местным священником и благодаря ему пришел к выводу, что справедливость скоро восторжествует: маркизу Кардуфф недолго осталось наслаждаться своим богатством. Можешь быть уверена, моя милая, что я ув…»

Итак, это письмо было адресовано женщине. Отчаяние охватило меня, потому что только теперь я поняла, что наделала.

— Ты прогоняешь меня? — Я понимала, что унизительно задавать этот вопрос, но не могла иначе.

— Конечно, — сказал он, избегая смотреть мне в глаза. — Я не вижу никакой своей вины в том, что случилось. Вам не так уж мало лет, мисс Валерия, чтобы вы не знали, чем все это могло кончиться. Кто знает, быть может, впоследствии вы будете мне даже благодарны. По крайней мере, вам удалось познать, что такое страсть.

«Он стремится поскорее выпроводить меня, потому что не хочет, чтобы меня нашли у него. Ведь он, оказывается, шпионит за дедом и наверняка собирается шантажировать его. Именно так надо понимать фразу о богатстве из его письма».

Не знаю, где я нашла силы, чтобы дойти до двери. Все мои розовые мечты были жестоко растоптаны, и при этом оказывалось, что во всем виновата я сама, потому что нет ничего более безумного, чем броситься мужчине на шею.

— Мне так тяжело, Валерия, — сказал он, когда провожал меня до порога комнаты. — Мне так хотелось бы, чтобы ничего этого не было.

«Жалкие слова, их даже нельзя считать извинением», — думала я, идя по темному коридору второго этажа, где были комнаты слуг. Я повернула направо и стала спускаться по покрытой ковром деревянной лестнице. Мне оставалось пройти только несколько ступеней, как у меня подвернулась нога, и я загремела вниз.

Из комнаты, находившейся в нескольких шагах от лестницы, выскочил сэр Генри и, увидев меня, замер, точно перед ним было привидение.

— Валерия! — воскликнул он.

Я бы, наверное, рассмеялась, видя это удивленное лицо, эту ермолку с кисточкой на голове, этот шелковый зеленый халат, если бы не боль в лодыжке и не ужас, который охватил меня.

— Валерия! — повторил он уже совсем тихо, и я поняла, что он заметил мои опухшие от поцелуев губы.

Дальше я помню, как он, схватив меня за руку, потащил за собой. Открыв дверь какой-то комнаты, он рывком толкнул меня вперед, и я упала посреди комнаты на колени.

— Полюбуйтесь, лорд Уильям, на эту юную потаскушку, — сказал он, и я увидела перед собой деда в халате и ночных туфлях.

Дед сделал несколько шагов и, схватив меня за волосы, посмотрел мне в лицо.

— Отвечай, сучка, где ты шлялась! — прошипел он.

Я смотрела снизу вверх на искаженное злобой лицо деда, ставшее из пергаментного малиновым, и меня вдруг охватил такой страх, что я почти забыла про боль.

— Отвечай, где ты была! — закричал он. — Где и с кем ты была? Будешь мне отвечать или нет?

Я, конечно, молчала, хотя в моей душе не было ничего, кроме ужаса и отчаяния. Он отпустил мои волосы, и я закрыла лицо руками.

Я слышала, как дед открыл дверцы шкафа и, достав что-то оттуда, снова подошел ко мне. Жгучая боль, как кинжал, пронзила мое тело. Я закричала и кричала уже не переставая, потому что удары плетью градом сыпались на мои плечи.

Я обхватила себя руками и сжала зубы. «Поскорее бы умереть!» — повторяла я про себя десятки раз.

— Ради Бога, перестаньте! — услышала я словно бы очень издалека голос сэра Генри. — Вы забьете ее до смерти.

Как хорошо умереть и встретиться там, на небе, со своей дорогой мамой! Она обнимет и приласкает свое бедное, измученное дитя, и я наконец узнаю, что такое настоящая любовь и нежность…

— Вам нельзя двигаться, мисс Валерия! Вы должны лежать все время на животе. Постепенно раны заживут благодаря мази из трав. — Этот скрипучий голос не спутаешь ни с кем. Конечно, это Брэдшоу.

— Расскажите, что со мной было? — прошептала я и не узнала своего голоса, слабого и хриплого.

Итак, я осталась в живых, хотя, возможно, мне лучше было бы умереть. Но, может быть, страдают и мертвые?

Прикосновения Лили Брэдшоу к моей спине обжигали как пламя, но мазь приносила моей истерзанной коже прохладу и успокоение.

— Ваша бедная бабушка, — сказала Брэдшоу, не отвечая на мой вопрос, — слегла с той самой ночи, и вот уже три дня не встает с постели. Милорда можно понять, мисс Валерия. Его гнев и возмущение были так велики, что он обезумел от ярости.

Разумеется, Лили Брэдшоу воспринимала все случившееся как вполне заслуженное наказание. Я от нее и не ждала ничего другого.

— Ведь это же светопреставление, когда благородная леди оказывается в постели какого-то учителишки. Негодяй должен считать за счастье, что его выгнали из дома, а не отрубили голову, как поступали с такими людьми двести лет назад.

Я нисколько не обрадовалась тому, что Александр О'Коннелл тоже был наказан. Разве его наказание можно было сравнить с моим?

— На простыне были пятна крови, — продолжала Брэдшоу. — И всем стало ясно, что яблочко от яблони недалеко падает. Это гены, и ничего тут не поделаешь!

Я старалась, чтобы эти гадкие слова, сказанные противным голосом, прошли мимо моего сознания. В конце концов, какое мне дело до того, что думает обо всем этом горничная моей бабушки? Мне есть над чем задуматься. Например, как мне жить в этом замке дальше?

— Милорд, между прочим, отказался вызывать к вам врача, — продолжала Брэдшоу. — Если бы не бабушка и сэр Генри, вы бы лежали на кладбище, мисс Валерия. Возблагодарите Бога и их за то, что вы живы.

Я должна быть благодарна человеку, который не пошевелил пальцем, чтобы прекратить истязание женщины. Я горько усмехнулась.

— Придется еще немного потерпеть, — сказала Брэдшоу, которая мою гримасу сочла за выражение боли от ее прикосновения. — Денька через два открытые раны заживут, и вы сможете лежать на спине, мисс Валерия.

Я подумала, какие интересные повороты делает иногда жизнь. Вот я, например, осталась в живых, хотя мой дедушка, лорд Уильям, пришедший в ярость от мысли, что я сделала то же, что и моя мать, хотел меня убить.