Джейн Фэйзер - Возлюбленный враг
— Я глубоко польщен. — Алекс насмешливо улыбнулся. — Мы ехали с Харрингтоном и увидели, как ты сошла с вьючной тропы. Ему нужно было осмотреть дальние участки, и я сказал, что с удовольствием проедусь по лесу один. А сам отправился за тобой в деревню. Что ты делаешь у индейцев?
За исключением вчерашних нескольких минут на причале, они не виделись четырнадцать месяцев, а Алекс говорил с ней так, словно они не расставались, требуя объяснения тому, что он не одобрял.
— Их знахарка очень много знает, — ответила Джинни, — и может много рассказать мне о травах, растущих в округе. Тут совсем другие травы, понимаешь?
— Не знаю, зачем я вообще спрашивал, — сказал Алекс со вздохом, хотя глаза его сияли. Взяв ее за руку, он увлек Джинни за собой. — Пойдем подальше в лес. Мы слишком близко к вьючной тропе. Не страшно, если мы шокируем нравственность индейцев, а я подозреваю, что они, помимо тебя, моя маленькая неустрашимая цыганка, единственные, кто осмеливается сойти с этой тропы.
Джинни ничего не сказала, потому что не в силах была вымолвить ни слова. Ее рука, казалось, приросла к его руке, его легкий, дразнящий голос обволакивал ее, словно лунный свет. Разве не будет никаких вопросов, объяснений? Никаких неуклюжих, виноватых оправданий? Да, очевидно, не будет, и как же это правильно! Неудержимое, волшебное сумасшествие, охватившее их, было таким же неизбежным, как и раньше. На небольшой поляне Алекс остановился и положил руки ей на плечи, вглядываясь в ее глаза, словно там надеялся найти ответы на все свои вопросы.
— Святые небеса! — тихо сказал он. — Не знаю, как я выжил без тебя, единственная моя. — Его губы коснулись ее губ сначала неуверенно, словно новое знакомство с ними могло принести какие-то сюрпризы. Джинни ответила так же несмело; ее мягкие губы приоткрылись в ожидании чуда. Когда она закрыла глаза, запах его кожи наполнил воздух вокруг нее, и она жадно вдохнула. Ее руки касались его спины, вспоминая каждый изгиб, каждый мускул; потом запутались в завитках волос и обхватили его голову, а пальцы перебирали роскошные каштановые пряди.
Алекс почувствовал, как ее грудь мягко прижалась к его груди. Он обхватил руками ее ягодицы, упругие и округлые, и его захлестнуло яростное возбуждение, затмив благоговейный трепет. Джинни тоже почувствовала его возбужденную плоть и прижалась к нему всем телом, покусывая его нижнюю губу. Это был отнюдь не игривый жест, она, скорее, подталкивала и поторапливала его. Он отодвинулся, тяжело дыша, и, сняв с нее накидку, бросил ее на ковер из листьев у их ног Повелительным жестом Алекс нажал ей на плечо, и она, опустившись на накидку, протянула к нему руки, когда он, поспешно скинув сапоги и сбросив бриджи, опустился рядом ней.
— Прости, — почти простонал он, задирая юбки ей до талии. Но Джинни была так же охвачена нетерпением, как и он, и, приподняв бедра, она раскрылась навстречу ему, когда он глубоко проник в нее, и они слились воедино; охватившее их наслаждение было подобно солнечной вспышке в тихом лесу.
Голубая сойка застрекотала над двумя обессилевшими фигурами, лежавшими на ковре из багряных листьев, словно Гензель и Гретель5.
Этот звук вернул их к действительности, и Алекс, целуя ее, с грустной улыбкой сказал:
— Прости, милая, но я не помню, чтобы когда-нибудь испытывал такое непреодолимое, безудержное желание.
— И я тоже, — ответила она, убирая волосы с его вспотевшего лба. — Что нам делать?
Алекс медленно соскользнул с ее тела, потом погладил обнаженные бедра; задумчивая складка пролегла между его бровями.
— Пока не представляю, любимая. Но я точно знаю одно — ты принадлежишь мне, и наш договор в Грэнтли-Мэнор все еще в силе.
Внезапно погрустнев, она озадаченно покачала головой:
— Но как же это может быть? Я принадлежу мужу.
— В глазах закона — да, — спокойно согласился он; пальцы его играли с завитками волос внизу ее живота, не торопясь теперь, когда первое неистовое желание было удовлетворено. — Но по всем законам любви и природы ты моя. — Он положил руку на влажное, пульсирующее средоточие ее женственности, целуя живот, щекоча языком ее пупок. — Разве не так? — Его дыхание прошелестело над ее животом, ласкавшая ее рука жгла огнем.
— Да, это так, — простонала она; тело ее металось и извивалось на накидке, и, когда руку сменил его рот, ее всхлипывающие крики заполнили тихую поляну, волна наслаждения захлестнула ее, заставляя забыть обо всем. Алекс, почувствовав, что и он хочет вновь припасть к этому источнику наслаждения, вошел в нее, на этот раз с необыкновенной нежностью, замерев на секунду, прежде чем скользнуть в мягкое бархатное лоно. Медленно и глубоко дыша, он двигался в строгом ритме, стоя на коленях между ее широко разведенными бедрами и следя за ее выразительным лицом, ожидая того момента, когда серые глаза затуманятся удивленным восторгом, при виде которого ему всегда хотелось радостно засмеяться. Она провела языком по губам и улыбнулась ему, наслаждаясь такими знакомыми ей очертаниями тела и ритмом.
Очень медленно он выскользнул из нее и замер, держа их обоих на самой грани взрыва. Серые глаза расширились в предвкушении.
— Моя распутная цыганка, — сказал Алекс и увлек ее за собой в пучину страсти.
Позже он оделся, помог ей встать, расправил ее юбки, отряхнул накидку и накинул ей на плечи. Джинни, казалось, оцепенела и не в силах была сама все это сделать, пока Алекс не взял ее за плечи и слегка не встряхнул.
— Джинни, любимая, возьми себя в руки. — Он шутливо щелкнул ее по носу. — Это не похоже на мою бесстрашную воительницу. Ты справлялась и с худшими бедами, цыпленок.
Несмотря на дразнящую улыбку и непринужденный тон, Джинни почувствовала его серьезность. В этом бою они на одной стороне, им предстоит бороться за то, чтобы сохранить их чувство в тайне. Ей придется вернуться домой и изображать добропорядочную и внимательную жену. В следующий раз она вновь увидит своего возлюбленного уже на людях, и ей нужно будет держать себя с ним, как с едва знакомым человеком, как бы ни трепетала ее кожа в предвкушении его прикосновений, как бы ни жаждали ее руки обвиться вокруг него, как бы ее губы ни стремились навстречу его губам. Она должна будет опустить глаза, говорить ровно и спокойно, заняв руки каким-нибудь делом.
А сейчас ей придется вернуться к Гиллу, зная, что она должна лежать с тихой покорностью, если он потребует этого, ужасаясь тому, что на этот раз он может оказаться достаточно трезв и ему удастся завершить начатое. Но она не могла сказать об этом Алексу. Это только ее ад, и о нем нельзя рассказывать человеку, который, как она чувствовала, узнав об этом, изведется от мучений.
