Если я король, ты будешь королевой - Ирма Гринёва
Потом начинается какой-то бред – странные слухи, перешёптывание соседей, косые взгляды. Поток людей, желающих выразить соболезнование вдове и дочери покойного, быстро иссякает. Теренс появляется в их доме всё реже, пока не исчезает совсем. Вместо него приходит сухое письмо, в котором его отец сообщает о разрыве помолвки «в данных обстоятельствах». Каких обстоятельствах? Что она сделала? Она пишет нежное письмо Теренсу, он отвечает также сухо, как и его отец, и также ничего не объясняет.
Но вскоре ей становится не до мыслей о бывшем женихе – что-то странное творится с мамой. Она окружает маму лаской и вниманием, вся концентрируется на ней. Так, заботясь, и самой легче перенести горе от потери родного человека и горечь от предательства любимого. Кажется, вот-вот, и мама придёт в себя. Они вместе поплачут на плече друг друга и вместе начнут искать дорогу как жить дальше. Но этого так и не случается.
Потом начинаются финансовые трудности, о которых почти ежедневно им докладывает управляющий, Трикстер Смит. Просит дать указания. Но что она в этом понимает? Её готовили к управлению домашним хозяйством, а не к тому, чтобы разбираться в работе маслобойни или чугунно-железной мануфактуры. Быть за надёжным плечом мужа, а не зарываться носом в ценные бумаги. Играть в вист за карточным столиком во время собрания светского кружка, а не на бирже с акциями. Но, ни мужа, ни надёжного друга, ни добрых соседей рядом нет. И приходиться полагаться на мнение управляющего.
Только покинув, ставшую, вдруг, гулкой от пустоты и холодной усадьбу в Беркшире и оказавшись в небольшом, тихом домике в Гемпшире, Шейла смогла выстроить их с мамой жизнь по своему желанию. Смогла приспособиться к маминому заболеванию. И даже смогла приобрести друга в лице старого маминого знакомого – Олистера Астора. Единственного, кто не оставил их с мамой своим вниманием и участием.
Именно к нему Шейла обращается за советом, когда их управляющий начинает пугать её неизбежностью полного разорения, по сути – нищетой. Именно благодаря его уговорам, Шейла, наконец, прислушивается к мнению врачей и соглашается поместить маму в лечебницу. Именно его сделает доверенным лицом при продаже дома. Единственное, в чём она поступит по-своему, это в том, что решит уйти в госпиталь святой Марии Вифлеемской вслед за мамой, вопреки его советам и даже уговорам, вернуться в усадьбу в Беркшире, взять все дела в свои руки и, таким образом, занять положенное по праву рождения место графини Беркерри.
Так ли, уж, много она попросила у Бога? Всего лишь немного покоя и капельку уверенности в завтрашнем дне. Так почему же Бог продолжает посылать ей испытания?..
Утро субботы Шейла провела в напряжении, ожидая приезда мистера Гамильтона за её ответом. Потом сообразила, что может написать записку (тем более, что там писать – одно коротенькое «Да», выбора-то у неё нет) и положить в почтовый ящик. Так будет даже лучше – лишний раз не видеть его. Напряжение немного отпустило её, но мысли о том, как же это – быть его женой, приходилось подавлять в себе.
В воскресенье Шейла не выдержала, пошла проверить почтовый ящик. Её записка оказалась на месте.
Во вторник, когда не получила никакого послания от дяди Астора, сильно разволновалась. Это было странно. Даже когда не происходило никаких событий, они обменивались письмами раз в неделю. А сейчас её и маму ожидают такие кардинальные изменения в жизни, а он молчит? Нет, такого просто не может быть! С ним что-то случилось! Что-то нехорошее! Но как ей узнать об этом? Как помочь? Но Шейле ничего не оставалось, как написать ему письмо со страстным призывом подать о себе весточку.
В четверг Шейла прислушивалась к каждому шороху, чтобы не пропустить дилижанс. Её состояние летало от сильного напряжения (что она будет делать, если дилижансы с едой и лекарствами перестанут приезжать?) до надежды, что сегодня всё разрешится, наступит ясность и спокойствие.
Дилижанс приехал, привёз всё по её списку, но ни ясности, ни спокойствия не наступило. Её записка к мистеру Гамильтону и письмо к Олистеру Астору так и остались лежать в почтовом ящике. Возничий забрал только список продуктов на следующую неделю. Посланий ни от кого не привёз. Её просьба доставить письма по месту назначения так его испугала, что он поспешил уехать, даже не попрощавшись.
Шейла растерялась, не зная, что и думать. Пыталась успокоить себя тем, что, возможно, мистер Гамильтон передумал на ней жениться. И тогда, хотя бы на какое-то время, всё останется, как и было до того, как они начали осуществлять идею о продаже дома.
Мама, видимо, чувствуя такое нестабильное состояние дочери, всю неделю капризничала, чаще, чем обычно, впадала в агрессивное состояние, спала урывками. Шейла так с ней устала, что перестала следить за днями. Когда услышала звук дилижанса, решила, что прошла уже неделя, и наступил четверг.
В дилижансе приехали люди – мистер Гамильтон и две женщины. Коробки тоже были, но не с продуктами, а с одеждой и обувью для неё, Шейлы, и для мамы. Женщины оказались портнихами. Они споро подогнали платье Шейлы под её фигуру, сняли дополнительные мерки. Мама, воодушевлённая поездкой на бал (так ей сказали), почти не капризничала, дала спокойно себя одеть.
Когда и куда делись портнихи, Шейла не поняла, но в дилижанс они сели втроём – она, мама и мистер Гамильтон. Мама, взбудораженная новыми людьми, нарядами, предстоящим балом щебетала без остановки, принимая мистера Гамильтона то за своего мужа, то за жениха дочери Теренса Оттенборо. Мистер Гамильтон стоически выдерживал напор графини. Ни разу – ни жестом, ни словом не выказывая раздражения, за что Шейла преисполнилась к нему искренней благодарности.
В дороге возникали моменты, когда она могла высказать ему эту благодарность (мама периодически начинала дремать на плече мистера Гамильтона) или задать вопросы, которые крутились в её голове. Но она никак не могла начать. Видимо, совсем разучилась вести светскую беседу за годы затворничества. Пустопорожняя светская болтовня о погоде, о природе, о моде выглядела бы в данных обстоятельствах весьма глупо. Спрашивать о цели поездки бессмысленно, и так было понятно, что едут они в мамину лечебницу, её последнее в жизни пристанище. Задавать вопросы о свадьбе стыдно. Он может это понять как её заинтересованность в замужестве, а это отнюдь было не
