Адольф Бело - Две женщины
– Увы! – вздохнул барон. Затем он поднял глаза и внимательно посмотрел на него: – Но как вы поняли, что я?..
Морис перебил его голосом, в котором сквозила тайная зависть:
– Барон, все еще не так безнадежно для вас: ваша подруга заскучает, не видя вас больше; ведь вы преданный человек, которого она очень ценит. В тот или другой день вы снова начнете приятную жизнь, которой сейчас лишились.
– Если б вы сказали правду! – воскликнул барон.
– Что касается меня, – продолжал со светской любезностью Морис, – то я не могу заменить вам то, что вы потеряли! Это вернет вам только она! Кто знает, может быть, она вас ждет этим вечером? Ступайте, барон, ступайте.
– Нет, никогда! Ведь она меня не приглашает, предательница!
– Кончено! Прощайте, милый барон.
– Прощайте. Почему? – спросил господин де Ливри. – Вы не хотите меня больше принимать?
– Это вы не захотите вновь придти к нам, и у вас найдется превосходная причина для извинения!
С минуту они молчали. Затем вдруг барон схватил свою шляпу и сказал с некоторой резкостью, скрывавшей смущение:
– Итак, вы думаете, что если я позвоню сегодня вечером у ее дверей…
– Может быть, – сказал Морис.
Барон посмотрел на часы и пожал ему руку.
– До свиданья, – слазал он.
Сопровождаемый хозяином, он достиг входной двери. Переступая порог, он обернулся и воскликнул:
– Только не подумайте, что я пойду к ней! У меня тоже есть достоинство.
Морис с улыбкой подумал, что барон со своим достоинством так спешил, сбегая по лестнице, что рисковал упасть. Несколько мгновений он смотрел, как тот торопливо удаляется, словно беспокойство сердца передалось его ногам. При мысли о том, куда спешил счастливый барон, сердце Мориса сжалось. Однако он постарался стряхнуть грустную озабоченность и направился, согласно своему обещанию, навестить мать Терезы.
6
В тот день, когда Морис решился сжечь свою переписку с мадам де Брионн, можно было подумать, что он тем самым хочет разорвать последнее звено, связывающее его, с Еленой, чтобы не существовало больше штрихов, перешедших из его прошлой жизни в настоящую. Однако, начиная с этого момента, Тереза, напротив, стала огорчаться, видя, что муж менее предупредителен с ней.
В первые дни после свадьбы она часто находила его грустным и задумчивым. Теперь он был нервен, беспокоен, оживлен. Он, казалось, терзался каким-то тайным желанием и в продолжающейся борьбе с невидимым врагом произносил бессвязные фразы в смысле которых не было сомнения.
– Зачем мне это? – шептал он, оставшись один. – Что за нужда мне знать, что произошло ТАМ после моего ухода? Да, она хорошо держалась, пока верила, что я вернусь к ней… затем, когда она узнала о моей женитьбе, бедная женщина!.. Она заперлась ото всех, она страдает, тогда как я… Ах, как жалок свет! Все будут упрекать меня, если я попытаюсь увидеться с ней, если… И будут правы, ибо мое место не там, а здесь. Елена страдает, больна, и я не имею права навестить ее! Я сказал ей «прощай» навсегда, она ничего не должна значить для меня и мне надо забыть даже имя.
Он вдруг остановился, топнув ногой:
– О, это невозможно! – воскликнул он, – ведь есть имена и вещи, которые не забываются! Пусть я не увижу ее больше, но я не могу запретить себе думать о ней, нет, не могу!
Тогда, как если бы он решил присоединить к словам дело и принудить себя повиноваться приказу, который он мысленно повторял, он подбежал к старинному дубовому шкафу и вынул маленький сундучок или скорее ларец, стремительно открыл его и достал пачку писем, которые там хранились: затем, сев за бюро, он развязал ленточку, связывавшую их.
Почти неуловимый аромат повеял от этих писем и сразу окутал Мориса. Его чрезмерно напряженные нервы успокоились как по волшебству; он испытывал нечто вроде опьянения, полного нежности и очарования. Он увидел Елену такой, какой он ее знал, она была рядом с ним, она ему улыбалась, он слышал ее дыхание и ощущал нежный запах духов, исходивший от любимой женщины.
Бесспорно, не только музыка может воскрешать наши самые отдаленные воспоминания – некоторые запахи обладают такой же силой.
Видели вы когда-нибудь старика, который медленно прогуливается по аллеям парка? Сын и дочь поддерживают его, а внуки бегут впереди; все – и взрослые и дети заботятся о нем и стараются развлечь. Но он мрачен, грустен, он чувствует, что скоро покинет тех, кто ему дорог; вдруг проносится грозовой дождь и когда он кончается, с земли поднимаются сотни ароматов; всевозможные запахи источают деревья, травы, цветы – вся природа не что иное, как большой букет. Тогда старик чувствует себя заново родившимся, он поднимает голову и вдыхает воздух всей грудью, он снова видит свою молодость, которая улыбается ему. Для этого воодушевления, которого не могли доставить ему старания всей семьи, достаточно было нескольких капель дождя.
А вон тот человек лет сорока, который возится в земле и по-видимому, устал от тяжкого труда? В нескольких метрах от него рабочие прокладывают с помощью мины дорогу среди скал. Мина взрывается; запах пороха доносится ветром до землепашца. Тотчас с ним происходит удивительное превращение: только что он был наполовину сгорблен, теперь он гордо выпрямляется, разглаживает свои усы, глаза его блестят; это уже не землепашец, а солдат. Слабый запах в воздухе напомнил ему семь лет, проведенные на военной службе, сражения и дежурства на бивуаках, о которых он почти забыл.
Когда Морис стряхнул наваждение, в котором очутился, он быстро огляделся вокруг. Тысяча прелестных конвертов разных форм и оттенков лежали на его бюро – одни были квадратными, другие продолговатыми, третьи треугольными… Одни были розовыми, другие белыми, третьи голубыми; на многих был воск, которым они были запечатаны и на нем остался отпечаток герба графини де Брионн.
На некоторых из них были наклеены причудливые марки, без сомнения, напомнившие Морису о далеком путешествии, некогда совершенном графиней. Другие конверты были вручены ему тайными посланцами, так как на них не было никакой надписи. Наконец, все они имели самый соблазнительный вид: каждый конверт словно улыбался Морису и говорил ему: «Перечитай меня, я заслуживаю этого труда, ты пренебрегал мною достаточно долго, я могу еще подарить тебе несколько минут счастья».
Он не давал себе растрогаться этими речами, так как понимал их опасность, и с живостью отодвинул все эти письма, разбросанные перед ним; но их аромат продолжал преследовать Мориса и тысячи голосов шептали ему на ухо: «Неблагодарный, мы делали тебя раньше таким счастливым и вот как ты обращаешься с нами сегодня! Неужели ты не помнишь, как дрожала твоя рука, когда ты нас распечатывал, как колотилось твое сердце, как твои губы целовали письма и ты много раз смачивал их слезами? А теперь ты отказываешься даже взглянуть на нас?»
