Александр Дюма - Шевалье де Мезон-Руж
— А почему бы и нет? Она ведь за это получает, как получала бы любая другая. Ведь эти деньги не принадлежат больше тиранам, это деньги нации. А поскольку нация платит за них…
— Тебе ведь говорили, что ты должен внимательно осматривать белье.
— Да. А я разве не выполняю свой долг? В доказательство могу сказать, что вчера среди белья был носовой платок с завязанными на нем двумя узелками, я отнес его в совет. Моей жене приказали развязать узелки, разгладить платок и отдать госпоже Капет, не говоря ей ничего.
При упоминании об этих двух узлах, завязанных на носовом платке, королева вздрогнула, ее зрачки расширились, и она обменялась взглядом с мадам Елизаветой.
— Тизон, — сказал Сантер, — твоя дочь гражданка, в чьем патриотизме никто не сомневается; но с сегодняшнего дня она не будет ходить в Тампль.
— Боже мой! — воскликнул испуганный Тизон. — Что вы такое говорите? Как? Я смогу видеть свою дочь только тогда, когда буду выходить?
— Ты не будешь больше выходить, — ответил Сантер.
Тизон обвел всех угрюмым блуждающим взглядом.
— Я больше не выйду! — воскликнул он вдруг. — Как же так? Хорошо, тогда я хочу выйти совсем, вот! Я подаю в отставку. Я не предатель и не аристократ, чтобы меня держали в тюрьме. Я вам заявляю, что хочу выйти.
— Гражданин, — сказал Сантер, — подчиняйся приказам Коммуны и замолчи, иначе тебе не поздоровится. Это я тебе говорю. Оставайся и наблюдай за всем, что здесь происходит. За тобой тоже присматривают, я тебя об этом предупреждаю.
В это время королева, решив, что о ней забыли, мало-помалу успокоилась и уложила сына обратно в кровать.
— Пусть твоя жена придет сюда, — приказал Сантер Тизону.
Тот беспрекословно подчинился. Угрозы Сантера превратили его в покорного ягненка.
Пришла тетка Тизон.
— Подойди сюда, гражданка, — велел Сантер. — Сейчас мы выйдем в прихожую, а ты обыщешь арестованных.
— Знаешь, жена, — сказал Тизон, — они не хотят больше пускать нашу дочь в Тампль.
— Как! Они больше не хотят пускать нашу дочь в Тампль? Что же, мы больше ее не увидим?
Тизон покачал головой.
— Что это вы такое говорите?
— Мы подадим рапорт в совет Тампля, и совет решит. А пока…
— А пока, — подхватила его жена, — я хочу видеть дочь.
— Тихо! — скомандовал Сантер. — Тебя позвали для того, чтобы ты обыскала арестованных, так займись этим, а потом посмотрим…
— Но!.. Однако!..
— Мне кажется, что у нас здесь все идет не так, как надо, — произнес Сантер, нахмурив брови.
— Делай то, что тебе приказал гражданин генерал! Выполняй, женщина. А потом, тебе ведь сказали: «Посмотрим», — и Тизон взглянул на Сантера с подобострастной улыбкой.
— Хорошо, — согласилась женщина, — идите, я готова их обыскать.
Мужчины вышли.
— Дорогая госпожа Тизон, — сказала королева, — поверьте, что…
— Я не верю ничему, гражданка Капет, — ответила страшная женщина, скрежеща зубами, — ничему, кроме того, что только ты причина всех несчастий народа. И уж я найду у тебя что-нибудь подозрительное, увидишь…
Четверо мужчин скрылись за дверью, чтобы в любую минуту прийти на помощь, если королева будет сопротивляться.
Обыск начался с королевы.
У нее обнаружили платок с тремя узелками, приготовленный, к несчастью, в ответ на тот, о котором говорил Тизон, карандаш, ладанку и воск для запечатывания писем.
— Ага! Я так и знала, — сказала тетка Тизон. — Я уже говорила гвардейцам, что она пишет, эта Австриячка! Как-то раз я нашла каплю воска на розетке подсвечника.
— О сударыня, прошу вас, — взмолилась королева, — покажите им только ладанку.
— Как бы не так, пожалеть тебя! А кто меня пожалеет? У меня отняли дочь.
У мадам Елизаветы и у принцессы ничего не нашли.
Тетка Тизон позвала муниципальных гвардейцев, и они вернулись во главе с Сантером. Она вручила им все, что нашла у королевы; предметы эти переходили из рук в руки, их рассматривали, высказывая различные предположения. Особое внимание гонителей королевской семьи привлек носовой платок с тремя узелками.
— А теперь, — сказал Сантер, — мы зачитаем тебе постановление Конвента.
— Какое постановление? — спросила королева.
— Согласно ему, тебя разлучают с сыном.
— Неужели действительно существует такое постановление?
— Да. Конвент слишком тревожится за ребенка, которого ему доверила нация, чтобы оставлять его в компании такой порочной матери, как ты.
Глаза королевы метали молнии.
— По крайней мере, хотя бы сформулируйте обвинение; звери вы, а не люди!
— Черт возьми, — ответил муниципальный гвардеец, — это не трудно, вот…
И он произнес гнусное обвинение, подобное выдвинутому Светонием против Агриппины.
— О! — воскликнула королева; она стояла бледная и величественная в своем негодовании. — Я взываю к сердцу всех матерей!
— Полно, полно, — сказал муниципальный гвардеец, — все это решено. Но мы здесь уже около двух часов. Не можем же мы терять весь день. Вставай, Капет, и следуй за нами.
— Никогда! Никогда! — закричала королева, бросаясь между гвардейцами и юным Людовиком, намереваясь защитить подступы к кровати сына, подобно тигрице, защищающей свое логово. — Никогда не позволю отобрать моего сына!
— О господа! — сложила в мольбе руки мадам Елизавета. — Господа, молю именем Неба! Сжальтесь над обеими матерями!
— Говорите, — сказал Сантер, — назовите имена, расскажите о планах ваших соучастников, объясните, что означают узелки на носовом платке, принесенном вместе с бельем девицей Тизон, и те, что завязаны на платке, найденном в вашем кармане. Тогда вам оставят сына.
Казалось, взгляд мадам Елизаветы умолял королеву принести эту ужасную жертву.
Но та, гордо вытерев слезу, которая, подобно бриллианту, блестела в уголке ее глаза, произнесла:
— Прощайте, сын мой. Никогда не забывайте вашего отца, что теперь на небесах, и вашу мать, что скоро с ним соединится. По утрам и вечерам повторяйте молитву, которой я вас научила. Прощайте, сын мой.
Она в последний раз поцеловала его. Затем поднялась, холодная и непреклонная.
— Я ничего не знаю, господа, — заключила она, — можете делать все что угодно.
Но королеве потребовалось больше сил, чем было их в сердце женщины, тем более — в сердце матери. Она в изнеможении упала на стул, когда уносили ребенка. По его щекам катились слезы, он тянул к ней руки, но не издал ни звука.
За муниципальными гвардейцами, унесшими королевское дитя, захлопнулась дверь, и женщины остались одни.