Томас Шерри - Ночные откровения
Он ничего не потерял — как можно потерять то, что на самом деле никогда не существовало? Тем не менее, он лишился всего. Маркиз не мог больше представлять свою верную спутницу прежней: мягкой, чуткой, отзывчивой. Сейчас он видел только мисс Эджертон с ее хищной красотой и фальшью, сияющей в глазах подобно тому, как солнце блестит на зубах крокодила.
Теперь Вир наконец-то понял, почему мальчишки иногда бросаются камнями в красивых девочек — от невыразимого гнева, от боли разрушенных надежд.
Он пришел бросить камень в мисс Эджертон.
Девушка сидела перед туалетным столиком в профиль к двери и медленными, рассеянными движениями расчесывала волосы. Когда она приподняла руку, короткий и широкий рукав ночной рубашки скользнул вниз, обнажив плечо и — на останавливающую сердце долю мгновения — изгиб груди.
— Мисс Эджертон, что вы делаете в моей комнате? — окликнул Вир с порога бесшумно открытой двери.
Элиссанда, подняв глаза, охнула, вскочила со стула и поспешно набросила халат, потуже завязав пояс.
— Милорд, вы ошибаетесь. Это моя комната.
— Так все говорят, — склонив голову набок, осклабился Вир. — Но вы, милейшая мисс Эджертон, еще не замужем, так что эти шуры-муры не про вас. Давайте-ка быстренько отсюда.
Девушка уставилась на маркиза, разинув рот. Что ж, по крайней мере, на ее лице не было улыбки.
Оттого, что всю оставшуюся часть вечера хозяйка дома не приближалась к нему, а играла в карты с Фредди, Уэссексом и мисс Бошам, чересчур часто улыбаясь, Вир не стал ни капельки счастливее. Глупая, нелогичная часть его души по-прежнему жаждала этих улыбок, более того, он испытывал некое чувство собственности по отношению к девушке.
Маркиз прошел в комнату и уселся в ногах кровати, очутившись лицом к лицу с картиной, висевшей на противоположной стене. На холсте размером три на четыре фута пышно цвела одна-единственная кроваво-алая роза с острыми, как лезвия, шипами. На краю изображения виднелось плечо и рука мужчины, лежащего лицом в снег, а рядом с его безжизненной рукой — длинное черное перо. Картина, несомненно, перекликалась с полотном, висевшим в столовой.
Вир стянул с себя галстук.
— Сэр! — намертво вцепилась Элиссанда в отвороты халата. — Вы не можете… Вы не должны раздеваться тут!
— Ну конечно, я не стану раздеваться догола, мисс Эджертон, пока вы здесь. Кстати, почему вы все еще здесь?
— Я ведь уже сказала вам, сэр — это моя комната.
— Ну, если вы настаиваете, — вздохнул Вир, — я вас поцелую. Но ничего большего делать не стану.
— Я не хочу, чтобы вы меня целовали!
— Вы уверены? — ухмыльнулся он.
К удивлению Вира, девушка залилась румянцем. А его неожиданно бросило в жар.
Маркиз прищурился на Элиссанду.
— Прошу вас, уйдите, — дрожащим голосом взмолилась она.
— Пенни! Пенни, ты ошибся комнатой! — Фредди, старина Фредди окликал его из открытой двери.
— О, благодарю вас, лорд Фредерик, — бросилась к спасителю Элиссанда. — Я никак не могла втолковать лорду Виру, что он заблудился.
— Нет-нет, я докажу вам обоим, — громко провозгласил Вир. — Смотрите, я всегда кладу под покрывало сигарету, чтобы пару раз затянуться перед сном.
Маркиз прошествовал к изголовью и под сдавленный вскрик Элиссанды сдернул покрывало. Конечно же, подтверждения не нашлось.
— Мисс Эджертон, вы что же, выкурили мою сигарету? — округлил глаза маркиз.
— Пенни! Это на самом деле не твоя спальня!
— Ну, ладушки, — сдался Вир, поднимая руки. — Провались ты… А мне здесь понравилось.
— Пойдем, — потянул его брат. — Уже поздно, я провожу тебя в твою комнату.
Вир уже почти вышел, но у двери Фредди схватил его за руку:
— Пенни, ты ничего не хочешь сказать мисс Эджертон?
— Да, конечно, — обернулся маркиз. — Уютная у вас спальня, мисс Эджертон.
Брат толкнул его в бок.
— И прошу меня простить, — добавил Вир.
Девушка с некоторым усилием отвела взгляд от лорда Фредерика.
— Вполне объяснимая ошибка, сэр — наши комнаты почти рядом.
Они и вправду были рядом — наискосок через коридор. Комнаты ближайших соседей, Фредди и леди Кингсли, находились каждая на две двери дальше. Еще один признак тщательного расчета: чтобы почаще сталкиваться с маркизом, которого интриганка желала заполучить.
И словно показывая, что она не держит зла на недотепу за нечаянный промах, девушка послала ему такую же безмятежную и любезную улыбку, какие расточала весь сегодняшний день.
— Спокойной ночи, милорд.
К этому времени Вир уже хорошо понимал, что ее улыбки ничего не значат. Знал, что она подделывает их так же, как фальшивомонетчик — хрустящие двадцатифунтовые банкноты. Но все равно не мог сдержать прилив прежнего страстного влечения.
— Спокойной ночи, мисс Эджертон, — отвесил поклон маркиз. — И еще раз примите мои извинения.
* * *Вначале Элиссанду испугала высота. Настоящая гора, настолько вознесшаяся над далекими равнинами, что девушка стояла, словно на балконе у самого Зевса. Воздух был разрежен, яркое солнце ослепляло. Высоко в небе кружила черная точка. Элиссанда попыталась поднять руку, чтобы прикрыть глаза от света.
Но рука двинулась не больше, чем на пару дюймов. С внезапным страхом девушка опустила взгляд и сморгнула. Темный наручник охватывал запястье. От него тянулась исчезавшая в глубинах горы цепь, каждое звено которой было величиной с кулак.
Элиссанда перевела взгляд на другую руку — то же самое. Прикована, подобно Прометею. Она дернула запястье. Стало больно. Дернула сильнее — еще больней.
Паника заливала ее, словно паводок — подвал дома. Сердце бешено колотилось. Дыхание вырывалось частыми неровными вздохами. Нет, пожалуйста. Что угодно, только не это.
Только не это.
Громкий крик прорезал воздух. Черная точка росла, стремительно приближаясь — готовый напасть орел с острым, как нож, клювом. Девушка принялась неистово вырываться. Из запястий засочилась кровь, но освободиться было невозможно.
Орел, нацелившись на нежное тело, издал еще один клекот. В смертной муке жертва не могла даже кричать, только дико металась.
Продолжая метаться, Элиссанда проснулась.
Понадобилось несколько минут, чтобы липкий страх отступил. Все еще дрожащими пальцами девушка зажгла свечу и добыла из бельевого ящика путеводитель по Италии.
— К западу от деревни почти отвесной стеной поднимается меловой утес, который отделяет приподнятую возвышенность Анакапри от восточной части Капри, — негромко начала она читать вслух. — Прежде единственным путем на Анакапри были восемь сотен поднимающихся с берега ступеней, грубо вырубленных в скале, возможно, еще в давние времена римского правления. Теперь на Анакапри ведет искусно спроектированная гужевая дорога. Виды, открывающиеся с нее, чрезвычайно живописны…
