Виктория Холт - Испанский жених
Сид был великим героем, но лишь через четыре столетия после него Фердинанду и Изабелле удалось освободить испанцев от их поработителей. Изабелла и Фердинанд разбогатели, разбогатела и Испания, но неизвестно, сколько бы еще продолжалось мавританское владычество, если бы с ними не было святой инквизиции, которую они из карлика превратили во всесильного монстра.
У Филиппа вдруг зачесался язык. Он сказал:
– А теперь у нас появились еретики. Мы должны уничтожить их, как уничтожили мавров и евреев.
Рай чуть заметно усмехнулся. Он хорошо знал своего друга – знал, что под его внешней невозмутимостью скрывался вспыльчивый и совсем не мягкий нрав. Ему было любопытно посмотреть, как великий Силезий станет поддакивать принцу и подливать масла в огонь, бушующий в его душе.
Максимилиан, мечтавший побыстрей отделаться от занятий и начать готовиться к завтрашней охоте, тоже улыбнулся. Вот сейчас, подумал он, этот старикашка рассыплется в комплиментах, превознося ум и проницательность нашего принца. Ну и прекрасно. Это значит, что я могу не слушать. Мавры, евреи, варвары – кого они сейчас волнуют? Какое мне дело до прошлого, когда есть будущее? Пусть себе говорят, а я пока помечтаю – не об этих ветхих преданиях, а о том, что будет… вот хотя бы завтра, на охоте.
– Ваше Королевское Высочество как всегда узрели самую суть. Теперь у нас появились еретики! И мы должны обрушиться на них с такой же силой, с какой некогда сокрушили неверных.
– У нас есть инквизиция, и она поможет нам, – сказал Филипп.
– Совершенно верно, у нас есть святая инквизиция. И за это мы должны благодарить прадеда и прабабушку Вашего Высочества.
Рай внимательно слушал. Он хорошо помнил тех инквизиторов, которых ему доводилось видеть, – монахов в черных балахонах и с широкими масками на лицах. Они приходили в дома глубокой ночью и стучали в дверь. Отпирая им, слуги дрожали от ужаса, потому что в Испании не было такого человека, который не узнал бы их при встрече. Жертву выволакивали из постели; в рот вставляли специальный кляп, изобретенный еще при королеве Изабелле, – приспособление в форме груши, широкую сторону которой можно было увеличить в несколько раз, закручивая встроенный в нее винт. Так людям давали отведать первую часть будущих пыток. А затем вели их в подземные тюрьмы инквизиции.
От этих мыслей Рая бросило в жар. В последние годы он стал ненавидеть жестокость. Его еще никто не упрекал в трусости, но он знал, что никогда не посмеет открыто сказать о своих взглядах на приемы и цели инквизиторов. Ему не нравились методы их работы, всегда совершавшейся под покровом темноты и вдали от посторонних глаз. Кроме того, жертвы инквизиции зачастую были очень богаты, а после вынесения приговора имущество осужденных переходило к судьям и палачам.
Не переставая слушать магистра Силезия, он посмотрел на Филиппа.
Насколько правдивой была та история, которой учили наследника испанской короны? В самом ли деле Изабелла и Фердинанд так заботились о благе Испании, как уверяет магистр Силезий? Евреи были умными и предприимчивыми купцами Испании; когда им выносили смертный приговор, их деньги и земли обогащали католических монархов этой страны. Не в этом ли заключалась главная причина такого быстрого разрастания организации, основанной королевой Изабеллой и монахом Томасом Торквемадой?
Такие мысли были небезопасны, и Рай обрадовался, когда занятие закончилось. Урок, как всегда, завершился неуемными похвалами магистра Силезия в адрес Его Королевского Высочества.
После этого принцу предстояло заниматься фехтованием. Помогая ему переодеваться, Рай улыбался, и Филипп пожелал узнать причину его веселого настроения. Их дружба позволяла им многое, и Рай сказал, что думает о том, как учтив и обходителен Силезий по сравнению с Суньегой, к встрече с которым готовится принц.
– У них разные характеры, – помолчав, сухо произнес Филипп. – Суньега говорит, что думает, а Силезий – то, к чему его обязывает положение.
Рай не мог не изумиться. Оказывается, принц, с серьезным видом принимая комплименты Силезия, не видел в них ничего, кроме лести, – и, с тем же невозмутимым спокойствием выслушивая грубости Суньеги, признавал правоту своего наставника по фехтованию и верховой езде.
Странный мальчик, этот Филипп, подумал он. Совсем еще маленький, а никто не может прочитать его мыслей. Что же будет, когда он вырастет?
Поддавшись искушению, Рай спросил:
– А то, как магистр Силезий преподает историю?.. Вам не кажется, что в его устах она получается такой же приукрашенной, как и оценка вашей… и не только вашей… успеваемости?
Филипп медленно проговорил:
– Я сомневаюсь, что он стал бы льстить моим предкам, как угождает мне. Не знаю… Но в одном можно быть уверенным: в мире полным-полно еретиков… даже в Испании… и у нас не будет ни минуты покоя, пока мы не избавимся от них.
Произнеся эти слова, он сжал кулаки. На его бледных щеках выступил яркий румянец.
– Ваше Высочество, а вы читали сочинения Мартина Лютера?
Филипп в ужасе уставился на Рая.
– Читать Лютера? Но ведь это само по себе – грех!
– Конечно, грех, – поспешно согласился Рай. – Но как же вы можете судить об учении этого человека, если не читали его книг?
– Ты шутишь? В таком случае, у тебя дурной вкус, – насупившись, ответил Филипп.
В эту минуту Рай увидел его в новом свете. На мгновение Филипп предстал перед ним таким, каким тот должен был стать через много лет, – будто на расстоянии вытянутой руки с неуловимой быстротой промелькнул и исчез призрак из будущего. На Рая повеяло зловещим холодом. Он решил впредь не забывать этого впечатления.
– Да уж, шутка и впрямь не из лучших. Простите мне ее, Ваше Высочество.
Филипп улыбнулся, что случалось с ним крайне редко. Он любил этого бойкого португальца, а потому многое прощал ему.
– Тебе нравится шутить, – сказал он. – Я это знаю. И, прищурившись, добавил:
– Это хорошо, что ты позволяешь себе такие шутки, только когда остаешься наедине со мной, а не в присутствии других людей.
– Но я и не желаю шутить в присутствии других! Филипп рассмеялся, что было уж совсем большой редкостью для него. На лице, обычно угрюмом и замкнутом, появилось довольное выражение. Рай был его настоящим другом, а настоящих друзей у него насчитывалось немного. Он ведь знал, что при всей лести, которой его окружали, ему не часто удавалось вызвать в людях искреннюю симпатию.
– Я опоздаю на урок фехтования, – сказал он, – а это значит, что у маэстро Суньеги с самого начала будет плохое настроение. Но все равно, прежде чем идти на занятие, я хочу поведать тебе одну вещь, Рай. Во время разговора с магистром Силезием я поклялся себе в том, что во все будущие века люди будут помнить Филиппа Испанского за его службу Христу. Я сделаю так, что во всем мире останется только одна религия – истинная, католическая. Это моя мечта. Но она исполнится… да поможет мне Бог!
