Барбара Картленд - Змея Сатаны
– Но те люди, которые для нас работают, их же не зовут Уилмутами?
– Да, но они все равно смотрят на нас, ожидая безопасности, руководства, надежности – и в конце концов это и есть счастье.
Граф вспомнил искренний голос отца. Он был бы счастливым человеком, не достанься ему такая жена.
– Я не повторю его ошибки, – сказал себе граф.
Странно оборачиваются события, продолжал он размышлять. Он отправился в дом Джорджа Лангстоуна, раздумывая, соблазнить или нет его жену, а вместо того его дочь несколькими испуганными словами внесла перемены в жизнь стольких людей.
Глава 3
На обратном пути в Лондон графу пришла в голову неприятная мысль. Он вспомнил о всевозможных инструкциях, которые в течение долгих лет получал от него старший управляющий с тем, чтобы передать их Аслетту и – поскольку в его ведении находилось все имущество графа – проследить за выполнением приказов.
Это касалось и престарелых пенсионеров; теперь граф заподозрил, что рождественские подарки, заказанные им, могли и не вручаться.
Он не считал своего старшего управляющего таким же мошенником, как и Аслетт, но подумал, что мистер Гладуин, которому было уже за шестьдесят, должно быть, стал слишком стар для такой работы.
Граф был достаточно откровенен с собой, чтобы не признать, что был весьма требовательным человеком. Если он хотел, чтобы что-то сделалось, то это должно было делаться немедленно. Гладуину, вероятно, было уже невозможно исполнять его личные требования и одновременно справляться со всеми остальными обязанностями.
Между бровями графа опять появилась складка, и губы сжались в узкую линию. Он подумал о том, сколько предстоит хлопот, если придется начинать заново все дела с новым управляющим. Вместе с тем случившееся в окрестностях Рочестерского замка угнетало его, и он знал, что не обретет покоя до тех пор, пока все хозяйство не станет управляться надлежащим образом.
Но, конечно, убрать Гладуина будет геркулесовым подвигом. Затем, повинуясь внезапно возникшей мысли, он свернул с большой дороги на Лондон около Уимблдона.
Он вспомнил, что офицер, с которым они вместе служили в армии, жил здесь в одном из маленьких домиков на северной стороне Уимблдона. Майор Мазгров был на несколько лет старше графа и служил адъютантом, очень толковым адъютантом, насколько он помнил. Граф виделся с ним незадолго до того в связи с человеком, обратившимся к нему в поисках работы и упомянувшим, между прочим, что служил вместе с графом. Когда граф стал выяснять подробности дела, и ответы майора Мазгрова оказались настолько точными и во всех деталях соответствующими действительности, что тогда еще он подумал, как хорошо было бы иметь такого человека среди тех, кто у него работает.
Конечно, могло оказаться, что единственное желание майора Мазгрова – вести мирный образ жизни отставного офицера. Но граф прекрасно знал, что после Амьенского договора многие офицеры услышали, что в их услугах больше не нуждаются; часто их выпихивали в отставку в очень молодом возрасте.
В свое время он произнес энергичную речь в палате лордов о том, как неразумно правительство закрывает глаза на тот факт, что Наполеон использует перемирие для перегруппировки сил и, конечно, строительства военных кораблей.
Граф говорил очень резко и даже процитировал несколько стихов, написанных своим предшественником-сатириком:
Теперь ни ум, ни совесть не в чести.
Чтоб стать министром, надобно иное:
Лишь подлость может к власти вознести.
Он цинично подумал о том, что, хотя министры, о которых шла речь, выглядели раздосадованными и неприятно задетыми его нападками, делаться по-прежнему ничего не будет.
Граф был совершенно уверен, что будущее подтвердит его предсказания и Англия неизбежно окажется втянутой в войну с Францией, гораздо лучше к ней подготовленной, а тем временем люди и оружие будут распылены и разбазарены.
Эти мысли вернули его к майору Мазгрову, и он направил своих лошадей к маленькому скромному домику.
Он надеялся, что Мазгров согласится помочь ему в решении задачи, которую поставила перед ним жизнь и которая сейчас казалась ему самой неотложной. Если бы это случилось, то, несомненно, способствовало бы возвращению в его душу мира и покоя.
Пять дней спустя граф с чувством неловкости подумал о том, что все еще не поблагодарил лицо, ответственное за то, что можно было бы назвать небольшой революцией в делах графа.
В действительности все получилось еще лучше, чем он ожидал. Майор Мазгров подпрыгнул от радости, когда понял, что может делать что-то серьезное, и особенно, когда узнал, что ему доверена задача реорганизации.
Он превосходно понял требования графа и был настолько тактичен, что сумел не задеть чужого самолюбия. Начиная с того момента, когда он появился в доме на Беркли-сквер, казалось, что колеса всего хозяйственного механизма начали вращаться гораздо более эффективно.
Но что было самым приятным, так это то, что мистер Гладуин с большим удовольствием принял отставку.
– По сути дела, милорд, – сказал он графу, – я давно уже об этом подумываю.
Граф признал, что подобная нерешительность была весьма в его духе, и наградил такой суммой денег, что благодарность переполнила старого управляющего. Теперь, казалось, все налаживалось так, как хотелось графу.
Но оставалось еще кое-что.
Это невыполненное дело называлось – Офелия.
Он не может себе позволить быть настолько несправедливым, чтобы даже не сказать спасибо, убеждал себя граф. И вместе с тем, не очень понимал, как это сделать.
По испугу, заметному в ней при их первой встрече, он понял, что невозможно просто приехать в дом лорда Лангстоуна на Парк-лейн и попросить разрешения поговорить с Офелией.
Он был уверен, что Цирцея придет в бешенство, даже если каким-нибудь образом его посещение удастся от нее скрыть.
Он знал также, что сохранить тайну будет совершенно невозможно. Слуги, конечно, сообщат леди Лангстоун, что он приезжал, и Офелия от этого пострадает.
За все это время он ни разу не встретил Цирцею Лангстоун ни на одном из приемов, на которых присутствовал, вернувшись в Лондон.
Либо это были вечеринки, на которых не предполагалось присутствие дам, либо он ужинал один или в обществе леди Харриет Шервуд. В то же время именно благодаря леди Харриет его мысли постоянно возвращались к Цирцее Лангстоун.
Похоже было, что ее брат все больше и больше запутывался в чарах Цирцеи, которая обращалась с ним настолько отвратительно, что его часто охватывало отчаяние, приводящее на грань самоубийства.
