Александра Соколова - Царский каприз
Все кругом ликовало, и государь при входе брата поспешно двинулся к нему навстречу и крепко обнял его.
— Я могу тебя тоже поздравить с нашим большим счастьем! — с глубоким чувством проговорил он. — Я знаю, как ты измучился тревогой о нашем ненаглядном больном!
Затем император, осторожно ступая, подвел брата к кроватке, в которой маленький наследник полусидел, будучи со всех сторон окружен подушками и держа в руках прелестное маленькое знамя, вышитое разноцветными шелками и прикрепленное к золоченому древку.
— Какая роскошная игрушка! — заметил великий князь, нагибаясь над кроваткой и нежно целуя крошечную ручку маленького больного. — Кто это тебе подарил, Саша?
— Автор знамени смело может назваться нашим коллегой! — смеясь заметил лейб-медик Рюль. — Эта прелестная игрушка оказала нашему августейшему больному почти столько же пользы, сколько наши микстуры. Дети вообще очень нервны, а больные дети в особенности, и вовремя занявшая их игрушка для них то же, что лекарство!
— И знаешь, Миша, кому мы обязаны этим своеобразным лечением и кто вышивал это прелестное маленькое целебное знамя? — рассмеялся император, с улыбкой поглядывая на брата.
— Нет, не знаю! — ответил тот, — но тем не менее чрезвычайно благодарен этой доброй фее, потому что знамя, наверное, является произведением женских рук.
— Ну, конечно, и даже вовсе некрасивых и непривлекательных рук — рассмеялся император.
— Неблагодарность — большой порок! — нежно погрозила ему императрица.
— Ты непременно хочешь натолкнуть меня на неверность? — рассмеялся государь. — Только на этот раз тебе это не удастся: автору этого знамени я своей любовью не заплачу за него! Знамя вышивала графиня Лаваль, — смеясь обратился он к великому князю, вызывая этим именем на лице брата сочувственную веселую улыбку.
Графиня Лаваль была пожилая и некрасивая женщина, всю жизнь проведшая за границей и незадолго до кончины императора Александра Павловича вернувшаяся в Россию, где она без ума влюбилась в молодого красавца-императора. Не по годам кокетливая и полная ничем не оправдываемых претензий, графиня Лаваль, отнюдь не скрывавшая своей безумной любви к молодому императору, вскоре сделалась предметом шуток и забавы для всего двора и частой и нескрываемой досады для самого государя.
Императрица Александра Федоровна наряду со всеми была посвящена в тайну этой пылкой любви и со свойственной ей ангельской добротой всегда заступалась за старую графиню. Теперь, когда вышитое ею и так своевременно присланное красивое детское знамя доставило большое удовольствие больному наследнику, императрица больше нежели когда-нибудь, вся стояла на страже интересов графини и готова была поссориться за нее со всеми.
— Ты должен сам поблагодарить графиню! — горячо настаивала она, обращаясь к супругу. — Этого требуют справедливость и самая простая, элементарная вежливость! Графиня сама трудилась над этим маленьким, дивным произведением, и оно так утешило нашего дорогого Сашу, что не сказать ей сердечного спасибо положительно нельзя!..
— Вот она, женская логика! — рассмеялся Михаил Павлович, слегка подмигивая брату. — И, главное, то интересно, что первым адвокатом графини является наша «волшебница»!
Великий князь любил так называть императрицу, которую обожал и которой всегда любовался.
— Ну, теперь отслужим благодарственный молебен, да и за дело! — решил император, уходя в кабинет вместе с братом. — Что у тебя новенького, Миша?
— Да хорошего мало! — ответил Михаил Павлович.
— Но дурного тоже, надеюсь, нет? — осведомился государь.
— Как сказать? — пожал плечами Михаил Павлович и передал императору историю Несвицкого и Лешерн.
Государь слегка поморщился, а затем задумчиво произнес:
— Да, от рыцарских времен это далеко! А она хороша, эта Лешерн?..
— Как светлый день! — с восторгом ответил великий князь.
— Как ты говоришь это, Миша!.. Смотри, как бы нам с тобой перед великой княгиней Еленой не провиниться!.. Не влюбись грехом!..
— Это я-то? — рассмеялся великий князь. — Пристала ко мне влюбленность!.. А разве ты молодой Лешерн никогда не видал?
— Не знаю, право! Может быть, и видел, да не заметил!..
— Ну, нет, это ты извини! Уж если бы видел, так непременно заметил бы. Ее не заметить нельзя!
— Так чего ж это преображенец-то твой ломается, если она так хороша?..
Великий князь махнул рукой.
— Да разве наша молодежь способна на истинную, настоящую любовь? Им только бы денег за невестой взять да себе женитьбой карьеру выгодную сделать, а до остального им заботы мало!.. Погубить женщину им ничего не значит, а загладить свою вину — на это их нет!..
Государь слушал это в глубокой задумчивости. Он тоже был не чужд если не горячей любви, которую всю без остатка отдал жене, то пылкого увлечения; но в этой сфере ему, во всем удачливому, как говорится, не везло.
В его уме при разговоре с братом вставали воспоминания, и под гнетом их он прервал брата, чтобы спросить:
— А что этот кадет… Кокошкин? Как идет в корпус?..
— Да никак не идет! — слегка покачав головой, ответил Михаил Павлович. — Мальчик и не способный, и ленивый… А ты опять о маленькой Марусе вспомнил? — сочувственно проговорил он. — Да, да, славненькая была она! Жаль ее, но упрекать тебе себя не в чем. Ты перед ней ни в чем не виноват, и сама она, умирая, с любовью вспоминала о тебе.
— О, да… очень любила!.. Она в последнее время часто просила меня о нем. Тебя она беспокоить не хотела; она и берегла, и боялась тебя… А меня она звала «дядя Миша» и относилась ко мне с полным доверием. Ну, да Бог с ней!.. И при ее жизни, и после ее смерти для нее сделано было все, что можно, и теперь я, в память ее, с ее дураком-братом вожусь и, как-никак, а уж до офицера его дотяну! Не знаю только, какой именно полк передо мной настолько проштрафится, чтобы его туда определить! — рассмеялся Михаил Павлович, видя, что лицо императора омрачилось.
Но рассеять грусть, охватившую государя, было нелегко. Воспоминание о Кокошкиной, бывшей предметом его краткого увлечения, вставало в его душе, и были минуты, когда он многое готов был бы отдать за то, чтобы поднять ее из ранней могилы, вновь услыхать ее веселый голосок, вновь заглянуть в ее веселенькие глазки.
Роман Кокошкиной был короток и несложен.
Государь, чтобы сделать удовольствие императрице, всегда нежно возившейся со всеми находившимися под ее покровительством институтами, время от времени сам посещал эти институты, и понятно, что среди всех предметов институтского «обожания» такой мощный, державный красавец, как император Николай Павлович, имел право на первенствующую роль. Раз он, приехав нечаянно в один из институтов и застав воспитанниц совсем врасплох, готовившихся к уроку танцев, дождался их сравнительно парадного туалета и прошел в большой актовый зал, в котором уже ожидали и учитель танцев, артист Огюст, и полный оркестр музыки, принадлежавший институту и превращавший чуть не каждый танцкласс в импровизированный бал.
