Янтарный след - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Олаву послан
Сын и наследник,
Фригг недовольна
Обидой изгнаннице.
Змей затаился,
Язвящий потомство,
Олаву ведом
Верный ответ.
Голос умолк, мерцание погасло, серебряный жезл исчез.
– Т-ты ведь тоже это слышала? – раздался неуверенный голос Сванхейд.
– Да. И это была не моя диса…
– А кто? – В голосе Сванхейд послышался испуг.
– Это была сама норна Урд. Видно, моя диса не знала ответа и обратилась к ней.
– Но что она сказала? – Наконец Сванхейд решилась сойти с места и придвинулась к Снефрид. – Фригг недовольна! Про какую-то изгнанницу, обиду! И про какого-то змея шипящего… то есть разящего… или язвящего! О чем это? О прошлом, о будущем?
В первые мгновения любое пророчество кажется туманным и недоступным для понимания.
– О прошлом, – пояснила Снефрид. – О том, что уже произошло, уже явлено. Если бы речь шла о будущем, нам явилась бы Скульд.
– А ты умеешь их различать?
– Да, – Снефрид вздохнула. – Скульд говорила бы моим голосом.
* * *
В ближайшие дни Сванхейд больше не заводила речи об этом предсказании, но Снефрид видела, что королева стала слегка рассеянной и беспокойной. Олав конунг, видимо, тоже знал об их вечернем походе в баню; иной раз Снефрид ловила на себе его взгляд, задумчивый, многозначительный и… недовольный? Его что-то угнетало. «Олаву ведом верный ответ», – сказала норна Урд. Чем Олав недоволен? Тем, что у него нет ответа? Или тем, что он есть?
Дня через три Сванхейд позвала Снефрид к себе в шомнушу. Северное слово «сомнхус» – спальный покой – в речи русов приняло такой вид, и Снефрид это казалось очень смешным. Здесь стояла широкая лежанка с головами драконов на столбах, несколько ларей с самым дорогим хозяйским имуществом, запертых на большие замки: надо думать, там и хранится конунгова доля драгоценной добычи сарацинского похода. Из добычи происходили красивые серебряные светильники в виде сосудов с ручкой, крышкой и носиком – из носика торчал фитиль, а внутрь заливалось масло. Один из них Сванхейд велела зажечь: оконце было закрыто заслонкой, свет в шомнушу не проникал. На полу лежала большая медвежья шкура – ее постелили несколько дней назад, с приходом зимы, – а на стене висела белая шкура ледового медведя. В Гардах ледовые медведи не водились, но эти шкуры иногда привозили норвежцы, покупавшие их у квеннов или у самих ётунов на краю земли. В углу имелась небольшая печь-каменка: ее протапливали, чтобы согреть шомнушу, перед сном, пока хозяева не пришли, а днем тут было прохладно, и обе женщины кутались в накидки.
Сванхейд села на лежанку и показала Снефрид на ближайший ларь. Снефрид видела, что госпожа очень взволнована: ее руки на коленях все время сжимались и разжимались.
– Я поговорила с мужем, – не сразу начала Сванхейд. – О том предсказании. Теперь мне все известно.
Ага, подумала Снефрид. Значит, Олав и правда знает ответ.
– Я знала, что до меня он был женат на Гейрхильд дочери Карла. Это было очень давно. Олав с отрочества воспитывался в Кенугарде, у Хельги Хитрого. Карл – его доверенный человек, мы его знаем, он иногда приезжает к нам с поручениями от Хельги. Еще совсем юным Олав в Кенугарде женился на дочери Карла. У них было двое детей – Ульвхильд и Харальд. Когда умер старый Хакон, его отец, Олав вернулся сюда, но сына оставил в Кенугарде. У них с Хельги Хитрым был уговор обмениваться наследниками-заложниками, у нас тут много лет жил Грим, который был мужем Ульвхильд… но это сейчас неважно. Гейрхильд скоро умерла – выходцы с юга у нас тут с трудом приживаются, им холодно. Олаву тогда было чуть за двадцать. И он женился еще раз – на девушке из одного словенского рода, с реки Мологи. Он сказал, у него были с ними какие-то раздоры, чуть не случилась война, а покой в этих местах ему очень важен, через Мологу проходит путь в Мерямаа, где он получает меха и воск. И он взял в жены словенку, чтобы добиться мира. Она прожила здесь года четыре или пять, но детей у них не было. А потом Олав посватался ко мне. Когда пришел ответ, что мой дед согласен, он объявил той женщине, что она теперь будет младшей женой. Но она этого не захотела и убежала от него обратно к родичам. Приехала я, мы сыграли свадьбу… А потом та женщина однажды прислала ему весть, что у нее родился сын. Она была беременна, когда бежала, но тогда еще не знала этого. А Олав… предпочел эту весть от всех скрыть. Я тогда уже была беременна, и он думал, что с молодой женой королевского рода ему больше никто не понадобится. А вместо сына у меня родилась Альви. Потом родился Хакон, но скоро умер. И вот теперь я передала Олаву, что сказала норна… Выходит, что норна говорила о той женщине. Что «Олаву послан сын и наследник» – у той женщины есть его сын. «Фригг недовольна обидой изгнаннице» – Фригг разгневана, что Олав этого сына отверг. Этот «змей разящий»… или язвящий… может, это какое-то проклятье, которое мешает мне дать ему здоровых сыновей?
– Может быть и так.
– Я даже не знала, что у него после Гейрхильд была еще одна жена! – Сванхейд, предпочитавшая даже о малознакомых людях знать как можно больше, была весьма раздосадована тем, что у ее собственного мужа через восемь лет совместной жизни обнаружилась такая важная тайна. – И что же нам делать?
Сванхейд выглядела растерянной; такое состояние было ей непривычно, унижало ее гордость и оттого еще сильнее злило, однако она старалась держать себя в руках.
– Ясно, что первым делом нужно выяснить судьбу этой женщины, – заметила Снефрид. – Как ее звали?
– Ти-хо-нра-ва, – внятно ответила Сванхейд, понимая, что Снефрид не привыкла к славянским именам. – Дочь Ра-то-лю-ба. «Ратолюб» значит то же самое, что имя Одина – Хертейт, Радующийся Битве. Этот Ратолюб, ее отец, тогда был старейшиной, то есть хёвдингом, но все это было лет десять назад, не знаю, жив ли он еще.
– Если он живет
